Соколиная охота

– Пикник позволит нам поближе сойтись, – полька возвысила голос. – Всем нам, господа, не так ли? Да и господин Фальк тогда сможет присоединиться к честной компании, ведь вы к тому часу уже оставите свое нелепое занятие с вязальными, pardon (франц. «простите»), спицами, государь мой?

При этих словах их сиятельства Арсентьевы повели себя очень по-разному. Князь недовольно нахмурился и сложил по-девичьи тонкие пальцы в замок, Софья же напротив – победно засияла и кивнула в знак признательности нежданной союзнице, рассыпая по плечам свои переливчатые локоны-пружинки.

Ивану Карловичу меньше всего хотелось снова тащиться в лес. Но делать нечего, не отказываться же. Эх, опрокинуть бы сейчас фужер залпом, по-гусарски. Вместо этого он сделал маленький, чинный глоток.

– Почту за честь, мадемуазель. Почту за честь!

В нависшей тишине отчетливо слышно было, как скрипнул зубами Холонев, походивший сейчас на грозовую тучу. Все с ним было понятно – типичный ревнивец и жертва безответного чувства.

Что-то мягкое и влажное вновь коснулось колена учителя фехтования и принялось просительно поскуливать. Не было необходимости украдкой приподнимать край скатерти, дабы удостовериться, что под столом снова обосновалась проказница-псица. И откуда только лохматое создание прознало о смене блюд? Должно быть, запеченные бекасы менее остры и жгучи. Во всяком разе Фальк искренно на это надеялся, в противном случае, о дружбе с «Щепкой» можно будет забыть. Или как там звать-величать четвероногую любимицу Дмитрия Афанасьевича?

Глава восьмая

К себе в комнату Иван Карлович вернулся глубоко за полночь. Поднимаясь наверх по скрипучим ступеням, обитым толстым зеленым сукном, что, впрочем, не спасало от противного скрежета, он по своему давнему, обыкновению анализировал увиденное и услышанное за минувшие сутки. Так сказать, производил мысленную ревизию. Подводил итоги дня, неторопливо взвешивая, что из произошедшего следует запомнить, а что выбросить из головы раз и навсегда.

Вновь и вновь прокручивались в тренированной памяти места, предметы, лица, произнесенные слова и фразы. Кое-что, нет, пожалуй, даже большинство из того безжалостно отсеивалось или, выражаясь языком поэтическим, предавалась вековому забвению. Прочему же прикреплялась воображаемая бирка с пояснительной надписью, к примеру.

«Усадьба Арсентьевых. Первые впечатления: богатый, однако без нуворишеской чрезмерности, архитектурный ансамбль. Чисто. Опрятно. Строго. Все подчинено железным правилам старого князя.

Его сиятельство – отставной вояка, хоть и не вполне типичный. Человек с немалыми деньгами и большими связями. Кажется, имеет значительный голос в местном дворянском кругу. Честолюбив. Собрал вокруг себя целую кавалькаду льстецов и приживал. Хитер, расчетлив, скуп. Без меры жесток и властен. Накрепко увлечен некой идеей, содержание которой не до конца ясно».

Или же такая вот табличка.

«Управляющий Холонев: не женат, образован. Должно быть, из недоучившихся студентов. Вероятней всего, низкого происхождения. По-звериному жесток и хитер. Умеет не выставляться, где нужно – стушеваться, за то ценим хозяином. Однако вместе с тем не лишен маленьких, весьма простительных слабостей. Не любит людей тонкой натуры и организации; всеми силами стремится преподнести себя человеком суровым, того гораздо более, чем есть на самом деле. Крайне непредсказуем в силу невротического складу характера и, стало быть, опасен. Способен на необдуманные и импульсивные поступки. Особенно теперь, поскольку безнадежно и крепко влюблен в княжну, вопреки воле Хозяина».

Ступени сменились длинным едва освещенным коридором. Еще через миг отыскалась нужная дверь, совсем не такая как в парадной части особняка – без вензелей и золоченой фурнитуры – но все же весьма основательная.

Фальк повернул ручку и переступил порог временно предоставленной ему горницы. На этом «ревизию» пришлось прекратить. После, ещё будет время. Сейчас следовало должным образом расположиться на постой. В усадьбе придется провести несколько дней, а может статься, что и неделю-другую.

Сквозь ситцевую занавеску, отделявшую от комнаты декоративный балкончик, серела тонкая полоска света, едва пробивающаяся чрез холодный предрассветный сумрак. При желании снаружи можно было разглядеть ветви садовых деревьев и горшки герани на широких балконных перильцах.

Впрочем, было еще довольно темно, ибо час пока ранний, да и на дворе не лето. По контрасту с уличными красками внутри помещения владычествовала почти непроглядная темень, а потому Фальк, сделав шаг, чуть было не налетел на что-то громоздкое. Что-то такое, чего, уходя на ужин, в покоях своих не оставлял.