Соколиная охота

– Куды поперек моего, дура?! Еще не все сказал! – голос бурмистра угрожающе задрожал. Он явно пребывал в нервическом возбуждении. Татьяна испуганно заморгала, никогда прежде она его таким не видела.

– Говорю же, дело к тебе. Слыхала, может, вчера к ночи дохтур нового гостя привез? Их Иван Карлыч звать. Из самого Петербурга штаб-ротмистр. Хотя, оно тебе и не важно. Ты ентого офицера здесь карауль, они сейчас с мезонину спустятся. После сведи к «Колоссее». Да сразу во внутреннею проводи. Сама знаешь, где там что. Скажи, пускай меня дожидаются, а я покамест мужика твоего разыщу и проинструктирую. Все поняла, пичужка моя – красны перышки?

Так вот, оказывается, что это такое, когда говорят: «Сердце упало»! Татьянино сердечко и впрямь точно бы рухнуло вон из груди. В голове беспрестанно вертелось: «Знает! Он все про нас знает!». Но мысль была сырой и не четкой. Девушке мешали эмоции. И только когда Горыныч, хмыкнув что-то неразборчивое себе под нос, убрался, наконец, восвояси, явилось истинное беспокойство, а с ним навалился и липкий за суженого страх.

Для чего сводить в этом страшном месте важного офицера и смирного, никому не творящего вреда Тимофея Никифоровича? И что, скажите на милость, означает это ваше господское – про-ин-стру-хти-ры-вать? Как это? Боже, Боже! За что наказываешь?!

Глава десятая

Едва стихло громыхание холоневских сапожищ, девушка опустилась в один из плетеных стульев, что сгрудились в углу веранды, и замерла, в задумчивости поглядывая на окна и двери дома. Принялась ждать.

Татьяна не сразу различила шелест новых шагов, доносящийся со стороны сада. Должно быть, Софья Афанасьевна затеяла утренний променад. Горничная не пошевелилась, рассудив, что это ее не касается. Тем более в такую минуту. Но через мгновение звук повторился чуть громче, и стало понятно, что где-то поблизости вышагивает мужчина, поскольку дамы столько шума не производят. Девушку тут же разобрало необыкновенно сильное, то есть обыкновенное женское, любопытство.

Она ловко скользнула вниз по ступеням и уже через минуту, а много две, смогла разглядеть удивительную картину. Сойдя с садовой дорожки и пятясь спиной вперед, некий стройный господин пытался втиснуться вглубь сада, упрямо продираясь меж густых яблоневых ветвей. Незнакомец был наряжен в узкие полосатые брюки, лаковые штиблеты, белую с широкими рукавами сорочку и черный жилет. Подмышкой он сжимал какой-то длинный сверок. Он-то и создавал основную проблему перемещений вне тропинки. Странноватый господин так рьяно задирал голову, словно намеревался непременно высмотреть что-то на небе, да все никак не мог.

Татьяна едва не рассмеялась, позабыв про собственные переживания, которые еще мгновение назад казались ей непереносимыми. Точно подслушав мысли девушки, молодой человек, по-прежнему не обращая на нее ни малейшего внимания, вдруг выдал нечто уж совершенно несусветное:

– Гм, стало быть, она и впрямь зеленая!

Татьяна невольно прыснула, тут же зажав рот ладошками, и тем себя, конечно, выдала. Таинственный садовый лазутчик, впрочем, не особенно смутился. Он неторопливо выбрался из зарослей обратно на дорожку, сохраняя при этом завидную невозмутимость, и с легким поклоном произнес:

– Доброе утро, мадемуазель! Простите мне мое пренелепое занятие, я здесь, изволите ли видеть, поджидаю вашего приказчика. Вот между делом взялся разрешить одно свое пустое сомнение. Вчера в потемках не сумел толком разобрать зеленого ли цвету крыша, оттого пустился ныне в сие сомнительное предприятие… Глупость, право, но ничего не могу с собой поделать. Я, понимаете, без меры любознателен с самого детства. Особенно по части архитектуры.

Он вежливо хохотнул над собственными словами и дружески улыбнулся, словно приглашая Татьяну повеселиться вместе с ним. Ну, чем не чудак?

Обозвал её мадемуазелью, на «вы» говорит, хотя прекрасно заметно, что никакая она не барышня, а всего-навсего сенная девка. Да еще и, голубиная душа, принялся ей втолковывать что-то, разъяснять. К чему, спрашивается? Барину оно все можно, хоть на голове стой. Татьяна тоже улыбнулась, но вложила в свою улыбку совсем иные выражения, учтивости и даже какой-то легчайшей снисходительности. На которую, впрочем, не имела права, но отчего-то решилась.

«А может быть, он вовсе сумасшедший?» – мелькнула неожиданная догадка. – «Может его дохтур с собой из городской лечебницы привез. Он, помнится, как-то утверждал, будто природы могут излечить любую хворь, пусть даже и душевную. Неужели его сиятельство такое дозволили?».

– Позвольте отрекомендоваться, сударыня, – вновь промолвил удивительного поведения господин. – Мое имя – Иван Карлович. Прибыл в усадьбу только накануне и мне все здесь, как видите, ужасно интересно. А как прикажете вас величать?

– Татьяна, если господину так будет угодно, – отвечала девушка едва различимым голоском, чувствуя, как всколыхнулись в ней поутихшие тревоги.