Сократ

- Я тоже люблю посмеяться, - возразил Сократ, - но все равно больше ценю трагедию; трагедия, правда, не заставит весь театр держаться за животики, зато заставляет думать.

Они совершили возлияние богам, плеснув на землю струйку золотистого вина, и пригубили. Сократ причмокнул, облизал губы.

- Милый Эврипид, ты - трагичнейший из поэтов? Нелепая ошибка! Тогда, значит, и я - трагичнейший из философов. А разве про меня так скажешь?

- Про тебя? Чепуха! Ты насмешничаешь, фыркаешь, дерешься, гладишь, ласкаешь, а все для того, чтоб расшевелить людей, чтоб они стали лучше.

- Но то же самое делаешь и ты, Эврипид, хотя и с помощью душераздирающих монологов твоей Медеи: Самый трагический поэт? - Сократ протянул руку к фосфоресцирующему морю. - Кто пролагает пути новым добрым нравам и законам, тот самый веселый человек. Веселье мерится не смехом, а радостным чувством и действием. Ты - веселый бес. - Сократ и сам развеселился. - Бросаешь в публику смоляные венки без счета. Иной раз в благодарность за эти пылающие венки тебя увенчивают лаврами, однако случается - ты слишком сильно пугаешь зрителей, и они тебя освистывают. Сократ отпил вина из серебряной чаши. - Вино у тебя лучше, чем у Каллия. Он вытер ладонью усы и бороду. - Но, клянусь псом, много у тебя грешков перед афинянами! - Весело тараща глаза, он стал перечислять: - Ты против произвола правителей. Против несправедливых законов. Против олигархии, тирании, монархии. Не всякому по нраву то, что ты столь резко выступаешь против Спарты. И у поэтов ты бередишь желчь новшествами, изменяешь мифологию, своими трагедиями отрицаешь их трагедии, выводишь, правда, на сцену богов, но для того лишь, чтобы на их примере изобличать человеческое. И в сущности, твои боголюди уже просто люди со всеми потрохами, и вот - ты ссоришься и с богами, и с людьми.

- Клянусь дубинкой Геракла, многовато! - удивился Эврипид.

- А я только начинаю, - возразил Сократ. - Ты вступаешься за права женщин и защищаешь их от мужчин. Этим ты восстановил против себя всех, кто не настоящий мужчина, а ведь есть и такие.

- И женщин тоже! - со смехом подхватил Эврипид. - Обо мне толкуют, будто я после двух неудачных браков стал женоненавистником.

- А то, что ты принижаешь роль рока? - продолжал Сократ. - Думаешь, дорогой, людям нравится, что ты делаешь их самих ответственными за поступки, лишая возможности все сваливать на Мойр или Ананку?

- Это, безусловно, неприятно людям, согласен. Но как же они не сообразят: почему, когда они поступают дурно, осуждают вовсе не рок, а их самих? - усмехнулся Эврипид. - Но не пугай меня больше, лучше выпьем.

- О почтенный поэт, это еще не все. Самое худшее, что ты натворил и теперь творишь в своих "Троянках", я оставил под конец.

- Ладно, добивай меня, - наморщил лоб Эврипид.

- Так слушай же о самом позорном: о рабах ты отзываешься как о людях! По-твоему выходит, что раб может быть нравственно выше свободного. Ужас! Ты - философ на сцене, позор! Ты - ученик Анаксагора! Друг Сократа! Трижды позор!

- Довольно! Довольно! Довольно! - закричал Эврипид, махая руками. - Я раздавлен. Я пропал. Но отдаешь ли ты себе отчет, Сократ, что ко всем моим преступным грехам причастен и ты?

Сократ попытался изобразить сокрушение, и получилась такая гримаса, что Эврипид расхохотался.

- Клянусь всеми псами! Вон и он наконец хохочет от души! Слава тебе, брат! - обрадовался Сократ и поднял чашу. - Отливаю Аиду, чтоб он не слишком мучил в Тартаре нас с тобой за наши грехи, и пью за то, чтобы общие наши грехи росли как грибы после дождя!

Поднял чашу и Эврипид.

- За это, дорогой Сократ, следует не просто выпить, а прямо-таки напиться! Ах ты коварный! Я уже трепетал, что ты посоветуешь мне бросить писание!

- Да разве я на такое способен? - возмущенно вскричал Сократ. - Тогда бы позволительно было подумать, что по дороге сюда меня забодала пестрая корова! Впрочем, - уже веселее закончил он, - я ведь сызмальства несколько тронутый...

Они вернулись к "Троянкам". Эврипид прочитал то, что успел написать.

Сократ подумал и сказал:

- Хочешь знать мое впечатление? По-моему, самый сильный образ у тебя Андромаха, то место, когда ее сына Астианакса собираются сбросить со стен завоеванной Трои, и еще - царица Гекуба, когда ее принуждают отдать милую дочь Кассандру в наложницы Агамемнону. Вот явление с царем Менелаем и его блудливой женой Еленой я хотел бы послушать еще раз.

- Хорошо.

- А заключительная сцена? Ты уже думал о ней?

Эврипид невольно перевел взор на северо-восток, в том направлении, где стоял когда-то могучий фригийский город Троя.

- Примерно так: Троя горит. Греческие воины тащат связанных троянских девушек и женщин к кораблям, которые увезут их в неволю. Их плач, руки, воздетые к небу, озаренному багровым отсветом пожара... Гигантское пламя, грозная стихия - и страдание женщин и детей, образ ужасов, которые несет с собой война для беззащитных и невинных...

- Отлично, Эврипид! Мне это очень нравится. У тебя великолепный размах!

- Придешь в следующий раз - все это будет уже на папирусе.