Сократ. Введение в косметику

Сократ – основатель скептицизма, философии искания, неустанного прогресса науки. Таким он встаёт перед нами в ранних сочинениях Платона – в «Апологии», «Протагоре», «Критоне», «Евтифроне», «Лахете», «Хармиде»; уже Грот, а вслед за ним и Стюарт, назвали эти диалоги «диалогами искания» – Dialogues of Search[18]) и видели в них отражение истинной сократики, вся сущность которой исчерпывалась исканием. Исканием чего? Для Сократа, больше чем для кого-нибудь другого, философия есть чисто практическая наука, имеющая своей единственной целью помощь человеку в его стремлении и достижении блага. К благу стремятся все люди и стремятся только к нему; но Сократ видел, что люди стремятся к благу безотчётно, руководясь какими-то смутными представлениями о нём, и потому постоянно сходят с правильного пути, ошибаются, разочаровываются или упорствуют в уверенности, что идут к благу, идя в обратном направлении. Знание – единственный надёжный руководитель в деле достижения блага; знать – значит отчётливо представлять свою цель и двигаться к ней безошибочно. Поэтому единственная цель исканий Сократа – точное знание, и именно знание того, что единственно важно для философии, что, в конечном счёте, единственно важно для человека – знание добра, блага в его отличии от зла. Впрочем, первоначально Сократ ставит вопрос более узко, более субъективно – он ищет не знания того, что такое добро и зло, а знания того, что такое добродетель, что значит, что человек поступает хорошо или дурно. Для Сократа, мыслившего всегда аналогиями, с самого начала было ясно только одно: как невероятно, чтобы человек, не зная способа играть на лире, смог взять лиру и сколько-нибудь удовлетворительно играть; как невероятно, чтобы человек, не знающий способа управления лошадьми, мог сесть в колесницу и управлять, – так невероятно, чтобы человек, не знающий способов делания добра, добродетели, смог быть добродетельным. Эту свою мысль Сократ и выразил схематически положением: добродетель есть знание, имея в виду, конечно, сказать только, что в основе добродетели лежит некая техника, умение, знание, и что быть добродетельным без знания соответствующей техники так же невозможно, как и быть музыкантом; это положение имеет не больший смысл, чем положение: игра на лире есть знание; и учёные, находящие в этом положении утверждение какого-то интеллектуализма в этике, искажают его значение, значение безусловно большое, но иного рода. Значение этого положения – в осознании необходимости особой чисто практической науки, которая руководила бы человеческим поведением (назвать ли её этикой или как-либо иначе). Впрочем, если угодно, это признание необходимости нормативной, технической, прикладной науки о поведении можно рассматривать как интеллектуализм, – если под не-интеллектуалистическими воззрениями понимать те, по которым благо достигается легче и вернее, если человек будет руководствоваться не знаниями, а инстинктом, неосознанными побуждениями изнутри организма, смутными влечениями; но такой антиинтеллектуализм будет проповедью возвращения к животному состоянию, отрицанием ценности культуры и всей науки; если так, то Сократ, конечно, интеллектуалист уже как скептик, как побудитель к постоянному прогрессу. Однако, как мы видели уже в отделе об этическом релятивизме Сократа, его обоснование поступка на знании отнюдь не есть примат ума над чувствами или волей, а интеллект становится надёжнейшим орудием чувств (и воли, если это не одно и то же): поступок, поведение по-прежнему руководствуется чувствами, потребностями, влечениями; но знание этих чувств, потребностей, а также способностей даёт человеку возможность построить своё поведение так, чтобы те же чувства и пр. удовлетворялись с большей полнотой. Совершенно ту же роль играет у Сократа и знание добродетели.