Сократ. Введение в косметику

«Всю свою жизнь Сократ постоянно подсмеивается над людьми, шутит над ними», говорит Алкивиад (216 Е). Ирония Сократа, о которой так много и так без толку писалось, – основная черта не только его личности, но и его мировоззрения, первое положение его цинической философии, гласящее: жизнь и ничто в жизни не стоит того, чтобы к чему-нибудь относиться слишком серьёзно; этот короткий промежуток между двумя бесконечными половинами небытия стоит только того, чтобы заполнить его как можно большим количеством радости, не гоняясь за невозможным, не упуская возможного, не сожалея о безвозвратно упущенном. Люди нелепо-смешны, сами себе создавая препятствия к достижению радости, жизнь – кафе-шантан[21], предназначенный для свободной радости, принимаемый за святую обитель богов, пребывание в которой люди считают долгом для себя; каждое движение пальца в этой обители должно быть, по их мнению, всегда серьёзным и строго сообразованным с правилами благочестия, ими же выдуманного; сев за стол, они вместо вина просят просфор и воды; если на ручку их кресла сядет эстрадная певица-счастье, они принимают её за бога, учтиво жмутся, боязливыми губами прикасаются к краю её платья и просят благословения; а если она, получив от них вместо рюмки вина лампадку с деревянным маслом и вместо страстного поцелуя восковую зажжённую свечу, обиженная убегает к другому, – первый становится ещё серьёзнее и плачет о невозвратном счастье, вместо того, чтобы искать другое такое же счастье, – а их тут много, – улыбнувшись своей оплошности. Второй, к кому прилетело счастье, правда, увидел в певице женщину, влюбился в неё; но и он становится серьёзным не менее первого и так же смешным: он уже отдаётся грёзам и рассказывает ей об уютном домике, где они поселятся вместе, целыми днями будут сидеть за самоваром, на их коленях будут сидеть детишки – и ничего-то им не надо будет больше, никуда они не выйдут из своего домика… А певице наскучило слушать, она позевнула и убежала к третьему; покинутый стал ещё более серьёзен, ещё более смешон: вместо того, чтобы улыбнуться своей оплошности и искать другое счастье, – а их тут много, – он схватывает нож, с неистовым криком: «изменница!» – подбегает к ней и двумя ударами пронзает грудь и её и того, третьего, случайного, к которому она подсела. Теперь уже все, сотня людей, перед тем смеющиеся, становятся также очень серьёзными, очень смешными: они вскакивают, кричат, один с серьёзным испугом, другие с серьёзным негодованием; подбегают к убийце, бьют его, связывают. Все становятся очень, очень серьёзными; очень серьёзно рыдают над кокоткой её подруги, и сквозь их рыдание можно слышать смешное восклицание: «бедная!»; но самыми смешными, самыми серьёзными выглядят лица троих: умирающей молоденькой накрашенной кокотки, умирающего пожилого человека и связанного убийцы, – на лицах всех их написано самое серьёзное, для жизни совсем уж слишком серьёзное чувство – ужас: ужас перед смертью у первых, ужас перед жизнью – может быть, в тюрьме и, главное, с позорным клеймом убийцы – у третьего. И так смешны их слишком серьёзные лица! – как будто первые были бы бессмертны, если бы не умерли теперь, или как будто только за смертью и начнётся для них жизнь и жизнь ужасная, из сплошных страданий; и как будто предстоящая третьему перемена в жизни не будет простой сменой столика в той же жизни – кафе-шантане и как будто он не волен будет уйти из кафе-шантана, если столик ему не понравится! О, смешные своей серьёзностью люди, из-за своей серьёзности не хватающие дающихся в руки радостей и из-за серьёзности же рыдающие о радости улетевшей! О, смешные люди, в своей серьёзности не обращающие внимания на грядущие маленькие реальные печали и ужасающиеся приближению выдуманных вами безысходных страданий! О, смешные люди, серьёзные даже в своих радостях, в своём смехе, в своём веселье, в своём поцелуе с кокоткой, – видящие серьёзную ценность в том, что просто приятно, пока вы сидите в шантане немного опьянённые; это рассыпались стеклянные дешёвенькие бусы, искрящиеся бриллиантами в лучах шантанного электричества, – а вы в неистовстве бросились подбирать их, цепляясь, впивая друг в друга зубы, убивая друг друга, опрокидывая столы и разливая вино. И от того, что даже веселье ваше было серьёзным, вы грязные, израненные встанете с пола, сядете у пустых столов, со злобой вместо прежнего смеха посматривая друг на друга, со злобой же отбросите стеклянные доставшиеся вам бусы, – потому что вы слишком серьёзны, чтобы суметь наслаждаться смеющимися стеклянными бусами, не принимая их за бриллианты, за серьёзную ценность; а жизнь и всё в ней – только стеклянные бусы; серьёзных ценностей, бриллиантов не существует.