Сократ. Введение в косметику

1. Софистическая риторика – прекрасное средство для исследования пределов человеческой глупости: не очень смешно, если ошибавшийся приводится к признанию своей ошибки путём веских доводов; смешнее, если собеседник приводится с помощью довольно веских доводов поочерёдно к противоречащим положениям (хотя в этих доводах всегда уже участвует частичка софистичности); ещё смешнее, если то же самое делается с помощью совсем не веских, софистических доводов. Величина человеческой глупости обратно пропорциональна вескости доводов, с помощью которых человек приводится к сознанию собственной глупости. Практическое распространение софистической риторики было для Сократа уже само по себе достаточным показателем того, что границы человеческой глупости безусловно настолько широки, что веские доводы – слишком тонкая мера: они безусловно приведут человека к признанию своей глупости, но не дадут представления о величине этой глупости, как неспособность ребёнка решать задачи из области высшей математики не даёт представления о пределах его математических знаний.

2. Софистическая риторика была очень удобным средством для замены весёлой насмешки хитрым издевательством (см. выше). Люди запрещают смеяться над богами, – Сократ под софистической маской религиозности издевается одновременно и над богами, и над запрещающими (вспомним о метафизическом индифферентизме Сократа). И вообще Сократ очень часто запрещаемые или порицаемые взгляды скрывает софистическими приёмами под маской благонамеренного обывателя; к той же хитрости Сократ прибегает и в случаях, когда нет более удобных предлогов заговорить с данным человеком. Хитрость есть частная форма софистики, и уже этого одного было бы достаточно, чтобы признать крайне близорукими тех исследователей, которые, не отрицая за Сократом хитрости, совершенно противополагают его софистам в их приёмах.

3. Наибольшими мудрецами в V веке слыли и сами себя провозглашали именно «софисты», создатели и практики софистической риторики. Естественно, что Сократу в его исследовании пределов глупости, в его утверждении себя единственным мудрецом, испытание самих софистов должно было представляться делом особенно интересным и весёлым, и оно было в наибольшей степени весёлым, софисты оказывались наиболее смешными, если их мнимая мудрость изобличалась их собственными приёмами софистической риторики, если даже их глупость могла быть измерена софистическими, а не вескими доводами. Примеры тому см. в «Протагоре» и в «Евтидеме».

4. Ещё более смешной должна была оказаться мнимая мудрость софистов, если даже в пределах своих собственных интересов и знаний они не знали того, что было наиболее важным в этой их области; наиболее блестящим образцом подобного рода изобличения лжемудрости софистов и утверждения Сократом себя как единственного мудреца и является разработка Сократом важнейших основ софистической риторики в «Федре». Какой оскорбительной пощёчиной, каким издевательством над софистами должна была восприниматься ими самими теория Сократа, брошенная как блестящее доказательство того, что он, Сократ, чуждый софистическим интересам, насмехающийся над ними, даже в наиболее важной для софистов области, в софистической риторике, сделал больше, чем все они!

5. Софистическая риторика давала Сократу богатый материал для его скептических занятий с учениками, главным образом в форме весёлого жонглирования с шарами-собеседниками, на глазах учеников легко перебрасываемыми жонглёром Сократом от одного утверждения к другому, противоречащему (блестящий пример см. в «Лисиде» беседа с Менексеном; также в «Протагоре»). Демонстрируя перед учениками такое софистическое жонглирование, Сократ побуждал их к исканию точных знаний, отсутствие которых делает таким беспомощным собеседника.