Сокровенная Россия: от Ладоги до Сахалина

Юрт все меньше. Там, внизу, они стояли густо, в пределах видимости друг друга и группами по две-три; вокруг них бродили тучные отары и многочисленные табуны. Здесь войлочные жилища кочевников расставлены поодиночке, как-то неуверенно жмутся они к зеленым извивам берега. Вот и последняя юрта исчезла за поворотом. Единственный признак присутствия человека – эта перекрученная, как лента Мёбиуса, колея, прорытая могучими колесами ГАЗ-66 и «Уралов». Проезжает здесь машина, наверное, раз в неделю. Наши спутники – суслики, вскакивающие по-солдатски, любопытно бегущие за тенью. Невысокая тайга редеет, сменяется тундрой. Русло делает поворот и уходит в узкое ущелье. По его краю колея круто поднимается вверх – у шоферов это называется «тягун». Наш уазик рычит и ноет на предельных нотах, раскачивается, кренится; оглянешься – страх берет: верхушки елей и лиственниц где-то внизу, мы ползем по краешку над ними…

Взобрались, остановились на перевале. Мотор умолк, оглушило безмолвие. Кругом невысокие травы, украшенные синими и желтыми цветочками-крапинками. Альпийские луга. Снежники лежат на северных склонах гор; один из них сползает к седловине перевала, к самой колее. Воздух спокойный, чистый, отрешенный, какой бывает только на высокогорье. На перевале стоит оваа из жердей и камней.

Оваа (монгольский вариант – обо) – святилище, которое может представлять собой шалаш из жердей, или жерди, обложенные камнями, или горку камней, или довольно сложное сооружение типа хижины из жердей и камней. Около оваа совершаются символические жертвоприношения, а иногда – шаманские камлания. Такие сооружения распространены у народов Центральной Азии. Оваа устанавливаются, как правило, на перевалах, вершинах или водоразделах и считаются местом обитания духов. Ведь через перевал пролегает невидимая граница миров.

Оваа на перевале Бугузун

Стоя возле оваа, разлили водку по стаканчикам, побрызгали духам, выпили. Таков обычай. Еще надо оставить что-нибудь в дар: хлеба кусок, монетку – или ленточку привязать. Чтобы приняла нас великая Монгун-Тайга.

Не было ни черта.
Тьма и холод.
То гда
из Божьего черновика
вздулась Монгун-Тайга.
Так – Оршэ Хайыркан![42]

—повелел, и сбылось.
Черно у нее в руках,
по волосам бело.
Не было ни земли,
ни неба.
Единый Лик.
Сверху льдами залит,
снизу лавой залит.
Космос затянут в лимб,
портупея туга.
Небо —
Монгун-Тайга,
бездна —
Монгун-Тайга.
Звезды снуют – тик-так,
пьют глотки телеграмм.
Время —
Монгун-Тайга,
вечность —
Монгун-Тайга.
Звери вышли из нор,
в вихре кружат из горл —
выдохом, белизной,
волей, Монгун-Тайгой.
Травы, что сотворил,
кланяются: «Эки!»[43]
Все мы капли твои,
камень Монгун-Тайги.
Маленький я человек,
спотыкаюсь, бегу,
падаю – вверх да вверх.
Возвращаюсь в Монгун-Тайгу.

Монгун-Тайгинское нагорье

На смену грандиозной тесноте Алтая, где высь господствует над ширью, пришла невероятная свобода размаха. Горы раздвинулись. Нет острых высоких вершин. Буро-зеленые хребты идут волнами в разные стороны. Над ними небо, которого, кажется, больше, чем в любой другой точке земного шара. Смещаются все представления о расстоянии. Вон тот кряж вроде бы близко – а едешь к нему чуть ли не полдня. До озера, сверкающего на дне маленькой уютной котловины, рукой подать, а начнешь спускаться, так еле ноги дотащишь. И поразительное безлюдье. Аалы – группы по две-три юрты, принадлежащие одной семье, – редко-редко попадаются. Маленькие игрушечные овечки вон там, далеко-далеко, спускаются по склонам гор. Их пасут пацанята-подростки. Уверенно сидя на спинах низеньких мохнатых лошадок, мальчишки неторопливо перемещаются параллельным курсом. Рядом трусят кажущиеся совсем уже крохотными собаки.

Мы в Туве, в самой ее дальней, самой заповедной, самой труднодоступной части. Мы на Монгун-Тайгинском нагорье, на высоте 2300–2500 метров.

На Монгун-Тайгинском нагорье