Сокровенные мысли. Русский дневник кобзаря

19 [января]. Сегодня повторилась моя любимица в роли Тетяны. Очаровательна, как и в первый раз. Но Климовский в роли Чупруна и по выговору, и по мимике — вандал. Лапти плел, варвар, и только мешал моей милой Тетясі.

20 [января]. Проводил в Петербург доктора Кутерела, [358] Кебера, Шрейдерса, Фрейлиха и Н. А. Брылкина в Казань и на компанейский завод близ Казани. Сегодня у меня день провод.

21 [января]. Бенефис милочки Пиуновой. Полон театр зрителей и очаровательная бенефициантка — прекрасная тема для газетной статейки. Не попробовать ли? Попробуем наудалую. [359]

22 [января] Проездом из Петербурга в Вятку на службу, посетил меня сегодня Яков Лазаревский. [360] Он недавно из Малороссии. Рассказал о многих свежих гадостях в моем родном краю, в том числе и о грустном екатеринославском восстании 1856 года и про своего соседа и родственника Н. Д. Белозерского. [361] Этот филантроп-помещик так оголил своих крестьян, что они сложили про него песню, которая кончается так:

А в нашого Білозера

Сивая кобила,
Бодай же його побила
Лихая година.
А в нашого Білозера
Червоная хустка, —
Ой не одна в селі хата
Осталася пустка.

Наивное, невинное мщение!

23 [января]. “Дочь второго полка” — глупейшее произведение Доницетти. Либретто тоже нелепо и неестественно [362]. Покойному нашему Тормазу [363], надо думать, очень нравилось это топорное произведение. Да не по его ли заказу оно и родилося на свет божий? При нем, я помню, когда-то в Петербурге оперетка эта исполнялась с большой дисциплиной. Теперь она и это существенное свое достоинство утратила. Что бы сказал на это Тормаз? Он бы Гедеонова на месяц на гауптвахту упрятал [364].

Старуха Шмидтгоф [365] в роли Марии безобразна, а мой любимец Владимиров в роли старика, дворецкого маркиза, был тоже безобразен.

24 [января]. Получил письма от Кулиша и от М. Лазаревского.

25 [января]. Получил письмо от Костомарова с выговором за молчание. Я действительно виноват перед ним на сей раз. Но что писать? О чем писать? Что я здесь скучаю и ничего не делаю? И не могу, наконец, ничего делать. Лучше молчать, нежели переливать из пустого в порожнее.

26 [января]. Встретил масляницу катаньем за город. Я предложил это удовольствие милейшей Пиуновой с семейством. Она согласилась. И мы поехали в село Бор, напились чаю в каком-то кабаке, И на обратном пути она все пела известную свадебную или святошную песню:

Меня миленькой он журил, бранил.
Он журил, бранил, добром говорил.
Ай люли-люли выговаривал! —
Не ходи, девка, молода замуж,
Наберись, девка, ума-разума,
Ума-разума, да сундук добра,
Да сундук добра, коробок холста.

Жидовское начало в русском человеке. Он без приданого не может даже полюбить.

27 [января]. В церкви Покрова отпели тело Д. А. Улыбышева, знаменитого критика и биографа Бетховена и Моцарта [366].

28 [января]. Николай Петрович Болтин, губернский и дворянский предводитель, изъявил желание познакомиться со мною. Я удовлетворил его любезному желанию и не раскаиваюсь. Он человек здраво и благородно мыслящий, горячо сочувствующий вопросу о крепостных крестьянах и усердно хлопочет о составе Комитета, который должен порешить это дело в Нижегородской губернии. [367]

29 [января]. Аляповатый бенефис г-жи Васильевой и сплетни. [368]

30 [января]. «Любимая и многоуважаемая Катерина Борисовна! [369]

Я сам принес вам книги и принес их с тем, чтобы вы их прочитали. Но вы, не прочитавши их, прислали мне назад. Как объяснить мне ваш поступок? Он ставит меня решительно втупик, особенно, если принять в соображение наш сегодняшний разговор. Уж не ответ ли это на мое предложение? Если это так, то я прошу вас высказать мне его яснее. Дело слишком для меня важно. Я вас люблю и говорю это вам прямо, без всяких возгласов и восторгов. Вы слишком умны для того, чтобы требовать от меня пылких изъяснений в любви; я слишком люблю и уважаю вас, чтобы употреблять в дело пошлости, так принятые в свете. Сделаться вашим мужем — для меня величайшее счастье, и отказаться от этой мысли будет трудно. Но если судьба решила иначе, если я имел несчастие не понравиться вам и если возвращенные мне вами книги выражают отказ, то нечего делать: я должен покориться обстоятельствам. Но во всяком случае, ни чувства мои, ни уважение к вам не изменятся, и если вы не можете или не хотите быть моей женою, то позвольте мне оставить себе хоть одно утешение — остаться вашим другом и постоянною преданностью и почтительностью заслужить ваше доброе расположение и уважение.

В ожидании ответа, который должен решить мою участь, остаюсь преданный вам и глубоко любящий

Тарас Шевченко».