Сокровенные мысли. Русский дневник кобзаря

7 [февраля]. Сегодня получил письмо, да еще страховое, от директора харьковского театра [И. А.] Щербины. [382] Он весьма любезно просит меня сообщить ему условия Пиуновой и ее самое поторопить приездом. Сердечно рад, что мне удалось это дело. Вечером пошел я обрадовать ее этим любезным письмом и поговорить окончательно об условиях и о времени выезда в Харьков. Ее самой не застал дома, а глупая мамаша так меня приняла, что я едва ли когда-нибудь решусь переступить порог моей милой протеже. Необходимо прибегнуть к письменным объяснениям.

8 [февраля]. Она прислала за мной, чтобы объясниться по поводу харьковского предложения. Я, разумеется, охотно согласился на это деловое свидание, имея в виду и любовное. Но, увы! Старая ворчунья-мамаша одного шагу не ступила из комнаты, и я должен был ретироваться с одними поручениями. Она предпочитает с отцом ехать в Харьков. Это стеснит ее денежные средства, потому что отец должен оставить контору, от которой он получает 30 рублей в месяц. Но, вероятно, мамаша и ей навязла в зубах.

9 [февраля]. После беспутно проведенной ночи я почувствовал стремление к стихословию, попробовал — и без малейшего усилия написал эту вещь. Не следствие ли это раздражения нервов. [383]

Доля

Ти не лукавила зо мною;
Ти другом, братом і сестрою
Сіромі стала. Ти взяла
Мене, маленького, за руку
І в школу хлопця одвела
До пьяного дяка в науку.
— Учися, серденько: колись
З нас будуть люди, — ти сказала.
А я й послухав, і учивсь,
І вивчився. А ти збрехала…
Які з нас люди?… Та дарма!
Ми не лукавили з тобою,
Ми просто йшли, — у нас нема
Зерна неправди за собою.
Худімо ж, доленька моя,
Мій друже щирий, нелукавий!
Ходімо дальше: дальше слава,—

Муза

І ти, пречистая, святая,
Ти, сестро, Феба, молодая!
Мене ти в пелену взяла
І геть у поле отнесла;
на могилі серед поля.
Як тую волю на раздоллі.
Туманом сивим сповила, —
І колихала, і співала,
І чари діяла… і я…
О, чарівниченько моя!
Мені ти всюди помогала,
І всюди, зоренько моя.
Ти не марніла, ти сіяла…
В степу безлюднім, в чужині,
В далекій неволі,
Ти в кайданах пишалася,
Як квіточка в полі;
Із казарми смердячоі
Чистою, святою
Вилітала, як пташечка.
І по надо мною
Полинула, заспівала.
Моя сизокрила,—
Мов живущою водою
Душу окропила…
І я живу, і надо мною
Свое божою красою
Витаэш ти, мій херувим,
Золотокрилий серафим,
Моя порадонько святая,
Моя ти доле молодая!
Не покидай мене. В ночі,
І в день, і в вечері, і рано
Вітай зо мною… і учи, —
Учи неложними устами
Хвалите правду! Поможи
Молитву діяти до краю.
А як умру, моя святая,
Моя ти мати! — положи
Свого ти сина в домовину.
І хоть единую сльозину,

Слава

А ти задріпанко, шинкарко,
Перекупко пьяна!
Де ти в ката забарилась
З своіму лучами?
У Версалі над злодіем
На-бор роспустила?
Чи з ким иншим мизкаеться
З нудьги та з похмілля?
Гонись лишень коло мене,
Та витнемо з лиха,
Гарнесенько обіймемось,
Та любо, та тихо
Пожартуем, чмокнемся,
Тай поберемося,
Моя крале мальована…
Бо я таки й досі
Коло тебе мизкаюся:
Ти хоча й пишалась
І з пьяними королями
По шинкам шаталась
І курвила з Миколою
У Севастополі.
Та мені про те байдуже…
Мені, моя доле,
Дай на себе надивитись.
Дай, і пригорнутись
Під крилом твоім і любо