Сокровенный сердца человек. Жизнь и труды священномученика Серафима (Звездинского)

Отец Серафим никогда и ничего не делал без благословения епископа Арсения, каждый свой шаг согласовывал с ним и всегда говорил: «Как Владыка, так и я». Прихожане очень полюбили нового архимандрита, для братии же он стал образцом монашеского смирения. Но многим инокам отец Серафим стал не по нраву – именно с его приходом в Чудовом был заведен строгий устав. Имея мягкий характер и доброе сердце, батюшка, тем не менее, был очень требователен как к себе, так и к другим. Это была не формальная, внешняя строгость, а благоговейное отношение к служению, уставу, монашескому житию. Ворота в Чудовом стали запираться в 8 вечера, ключи забирал он сам, и если какой-либо брат задерживался, то до утра ему приходилось ночевать у ворот. Доставалось братии от нового начальника и за небрежное стояние на службе, и за опоздания. По завету Святителя Алексия вход в келии и в Алексиевский храм женщинам был запрещен, а допускались они только в Благовещенский собор. На исповедь отец Серафим никого не брал, как благословил его духовный отец – старец Алексий. Не было в то время у него и духовных детей – все свои силы он отдавал служению. Будучи настоятелем Чудова монастыря, архимандрит Серафим не оставлял попечения о религиозном образовании: с августа 1914 г. по август 1915 г. он исполнял обязанности столичного наблюдателя церковно-приходских школ.

Чудов монастырь. Приезд Императорской Семьи. Впереди – братия обители

15 августа 1917 года в день Успения Пресвятой Богородицы в Успенском Соборе Кремля открылся Всероссийский Поместный Собор. Многие соборяне поселились в митрополичьих покоях Чудова монастыря. Среди них были: митрополит Петроградский Вениамин (Богоявленский) – будущий священномученик, старец Зосимовской пустыни Алексий (Соловьев), архиепископ Гродненский и Брестский Михаил (Ермаков), архиепископ Новгородский Арсений (Стадницкий), епископ Белостокский Владимир (Тихоницкий), епископ Дмитровский Иоасаф (Калистов) и другие. На епископа Арсения и архимандрита Серафима легла забота о гостях. Особенно радовался отец Серафим тому, что Господь сподобил побыть ему рядом с духовным отцом – иеромонахом Алексием. В свободное время старец очень любил слушать духовные напевы Страстной седмицы, исполняемые на фисгармонии, особенно «Тебе одеявшуся светом, яко ризою». Владыка Арсений (Жадановский) вспоминал, что, несмотря на уговоры братии никуда не выходить из дома в те страшные, октябрьские дни 1917 года, отец Алексий, тем не менее, под пулями шел на заседания Собора… На все увещевания он отвечал: «А что мне скажут святые отцы? И схимник не пришел, убоялся смерти. Мне стыдно будет получать дневное содержание, положенное членам Собора».

Чудов монастырь

Когда начался обстрел Кремля (25 октября 1917 года), проживающие в Чудовом члены Собора и вся братия, во главе с епископом Арсением и архимандритом Серафимом, спустились в подземный храм Патриарха Ермогена (он был устроен под церковью Архангела Михаила в мае 1913 года, в год канонизации святого).

Сюда, где 300 лет назад томился заточенный поляками Владыка Ермоген, были перенесены в простом деревянном гробе и мощи Святителя Алексия, Митрополита Московского – основателя Чудова монастыря[14]. Пламенная молитва день и ночь возносилась ко Господу в подземном храме. Архимандрит Серафим после Богослужения в Ермогеновской церкви поднимался к себе в келью и молился там. Однажды один иеромонах поведал батюшке, что, войдя в его келью, увидел Преподобного Серафима Саровского, который быстро вышел в соседнюю комнату, где была икона святого… Это видение поразило будущего епископа, и он еще более усилил свой молитвенный подвиг. Приход новой власти почувствовали сразу. Очевидцы рассказывают, что перво-наперво ворота Священного Кремля были захлопнуты и попасть туда стало возможно только по пропуску – клочку бумаги за подписями начальства, который выдавался после большой волокиты… Везде стояли часовые, которые внимательно проверяли всех входящих. Позже епископ Серафим, утешая своих духовных детей, скажет им: «Теперь Кремль закрыт, Святители в затворе. Но у каждого из нас есть свой Кремль, освященный Божественной силою, воздвигнутый Кремль души нашей…»

Последняя служба в Успенском соборе была на Пасху 1918 года – «по специальному указанию Ленина, данному с целью успокоить ходившие в народе толки об осквернении и распродаже кремлевских святынь». Это богослужение проводил викарий Московский епархии, епископ Дмитровский Трифон (Туркестанов)[15]. Впоследствии художник Павел Корин – ученик и друг художника Михаила Нестерова – попытается запечатлеть эту пасхальную службу в своей монументальной и, к сожалению, так и оставшейся только в эскизах картине «Уходящая Русь» (сначала она была названа «Реквием»)[16].