Выйдя на улицу, Шталь не стал останавливать экипаж. Ему хотелось пройтись, подышать свежим воздухом, собраться с мыслями. Хотя… Какие мысли, о чем? О ком, об этой ужасной женщине, к которой он еще испытывал чувства? О погубленной карьере? Бедняга остановился у незнакомого особняка в стиле рококо и прислонился к холодной металлической ограде. Ему не стало легче, боль усиливалась, разрывала грудь, била по ребрам. Немного постояв, адвокат заметил удивленные взгляды прохожих, собрал последние силы и, превозмогая боль, продолжил путь. Дойдя до дома, он, отослав кухарку и служанок, сел в кресло (ему казалось, что в комнате еще чувствовался тонкий запах французских духов Ольги) и закрыл глаза. Боль стала совсем нестерпимой, но Шталь не двигался, понимая, что это конец. В замутненном сознании возникла возлюбленная со своей дежурной очаровательной улыбкой. Шталь будто услышал ее голос: «Милый Иося! Наивный борец за равенство и справедливость! Ты так и не понял, что принципы – это настоящая болезнь, а любовь – могила для дураков». Несчастный тяжело вздохнул и закашлялся, задыхаясь. Он не звал на помощь, он не хотел жить. Смерть для него была лучшим выходом.
Глава 52
Санкт-Петербург, 1910
Для столичной полиции отыскать мошенницу стало делом чести. По всей России разослали ее приметы, тайно вскрывалась корреспонденция ее знакомых, велось наблюдение за приятелями. Как известно, кропотливая работа всегда дает положительный результат. Сыщикам тоже улыбнулась удача. Они обратили внимание, что один из чиновников Министерства юстиции, господин Гольдстейн, давно знавший Ольгу и генерала фон Шейна, регулярно получал письма из Нью-Йорка от некой Амалии Шульц. Начальник сыскной полиции Санкт-Петербурга вызвал господина к себе на доверительную беседу и постарался доходчиво объяснить, что представляла собой баронесса фон Шейн.
– Она загубила четыре жизни, четыре! – Начальник тряс перед лицом взволнованного чиновника делом мошенницы. – Причем двух убила лично – своего мужа и любовника – адвоката Шталя.
Гольдстейн достал из кармана платок с кружевной каймой и вытер круглое покрасневшее лицо.
– Разве ее обвиняли в убийствах? – спросил он деловым тоном. – Насколько я помню, ей предъявлялось обвинение только в мошенничестве.