Сокровища горы Монастырь

«Я и так сильный!» – упрямо повторял он до тех пор, пока на помощь Игнату не пришел Тихон. Он молча подошел к мальчишке, поцеловал его, погладил по голове, прижал к себе. Митя заплакал, прильнул к нему и… согласился. После гибели родителей он беспрекословно подчинялся старшему брату. Игнат не мог понять, когда и как тот взял над ними такую власть.

Поначалу мальчишка без конца ворчал, упрямился, психовал, но позже увлекся этим делом. В схватках он отличался силой, напором, сокрушительным ударом. Тихон же демонстрировал звериную быстроту, ловкость, хладнокровие и бесстрашие.

– Ой, хорошо! – сказал как-то уже весной потный, раскрасневшийся Митя, снимая рукавицы, и удивился сам себе. – Я сегодня даже ни разу не вспомнил про мамочку…

И снова заплакал, но уже без надрыва.

– Им там хорошо! – время от времени стал повторять вслед за Соней и Алешей он, поднимая глаза к небу. – Мы каждый день молимся за них.

– Слава Богу! Ожил! – радовался за него Игнат. Помимо молитв, работы и кулачных забав, зимой же Тихон взялся обучать брата и его, Игната, грамоте. Великое множество икон и старопечатных книг сгорели в молельном доме вместе с людьми, но немало их осталось и в отцовском доме.

По ним и началась учеба. Удивительно, не только Митя, но и сам Игнат беспрекословно подчинились Тихону. Он, ко всему, оказался еще и толковым, терпеливым учителем. Когда побежали ручьи, старательные ученики худо-бедно, по слогам, без конца спотыкаясь, научились-таки читать.

Митя и Тиша напоминали Игнату два нежных деревца, подмороженных лютой зимой. Не скоро, после месяцев отчаяния и слез, Митя отошел: горе со слезами выплеснулось из сердца и души. Снова заблестели его круглые черные глазки, появились ямочки на щеках, на полных губах заиграла улыбка. Он стал шумным, бесшабашным, заражающим всех радостью и энергией мальчишкой. Он так и остался Митей.

А вот Тиша носил свое горе в себе, не выплескивая его наружу. Оно так и осталось в нем. Часть сердца и души его так и не оттаяли, он уже не стал прежним Тишей. Его голова была седой. Его голубые глаза печально и настороженно глядели на мир Божий. Он редко улыбался, его тонкие губы были плотно сжаты, а на впалых щеках так и не появился румянец. Из его речи навсегда исчезли слова: преогромный, престрашный, преудивительный. Их стали к месту и не к месту повторять Митя с Алешей и даже Соня, во всем подражающие старшему брату.

А потом их отыскали приказчики Кузнецкой воеводской канцелярии, обложили подушным окладом[13] и приписали к Колывано-Воскресенским заводам. Подушный оклад за приписанных к его заводам крестьян платил в казну сам господин Демидов, а те (в их числе и Игнат с Тихоном) отрабатывали эти деньги сортировкой и перевозкой руды, заготовкой леса, выжиганием древесного угля.

Игнат и Тихон отрабатывали подушный оклад не только за себя, но и за малолетних Митю с Алешей. Работали они по двенадцать часов в сутки, сильно переживали за оставшихся в ските малышей и едва не забыли про трагическую годовщину.

– Помянуть надо родителей, Лизоньку, Данилушку, – очнувшись от воспоминаний, неуверенно произнес Игнат, посмотрев на пасынка. – По русским обычаям.

Тот отрицательно мотнул головой.

«Раскольник, кремень!» – мелькнуло в голове у богатыря.

– Давай помолимся за них, дядя Игнат, – попросил Тихон, неожиданно всхлипнув, и они встали на молитву.

Женитьба Игната

Жизнь стала налаживаться. Однако Игнат Соломатин отдавал себе отчет в том, что без женщины им не обойтись. Это стало ясно еще во время отработки подушного оклада на заводах, когда и Тихон, и сам Игнат буквально сходили с ума от переживаний за оставленных в ските под присмотром Мити малышей. Последовавшая за ней уборка лишь утвердила его в необходимости женитьбы.

До гари богатырь мечтал о том, как он будет возвращаться с пашни усталый и голодный, его будет встречать Лизонька с детьми. Он обнимет жену, расцелует дочь с сыном. Сын, названный в честь деда Иваном, польет ему водичку из ведра на руки, а потом и на голову, и на грудь, а дочка протянет полотенце с вышивкой. Потом его накормят, напоят чайком с душичкой или смородиновыми листочками…

Сейчас, когда они, усталые и голодные, возвращались в скит, их никто не встречал, не поливал воду на руки, не протягивал полотенце, не кормил. Приходилось самим доить коров, наскоро варить какой-нибудь супчик, ложиться в грязную постель. Когда сил и на это не хватало, ложились, перекусив хлебушка с молочком да попив чайку.

Всю осень они ходили в пропитанных пылью, соленым потом, колом стоящих холщовых рубахах и шароварах, надевать которые по утрам, особенно после баньки, было противно. Время от времени приходилось оставлять в ските Митю, Тихона или Соню с Алешей для приготовления еды, стирки, поисков потерявшихся коров или лошадей.