Сокровища горы Монастырь

– А у нас мамочка с папочкой, Лизой и братиком на небушке у Боженьки, – похвалилась бестолковая Соня, глядя на Игната широко расставленными глазками.

– Им там хорошо! – подтвердил Алеша. – Боженька их любит.

Слезы снова брызнули из глаз богатыря, но на душе стало как-то легче. Потом они подъехали к овину[12], развешали снопы на жердях для сушки, подоили несколько оставшихся без хозяев коров, поджарили на костре множество ломтей мяса застреленной Игнатом козы, поужинали и улеглись спать, пригласив к себе и Игната. Малыши плакали, звали мамочку, но скоро уснули. Митя долго всхлипывал. Тиша сидел на краю постели и гладил брата. О случившейся беде никто не проронил ни слова.

Когда Митя все же задремал, Тиша с Игнатом осторожно прокрались на улицу, уселись на крыльце и долго разглядывали сияющее звездное небо. Потом Тишу прорвало. Он заревел, прижавшись к огромному теплому и надежному телу богатыря, а тот ласково гладил уже его самого по голове.

Захлебываясь от слез, Тиша рассказал Игнату о возвращении из черни, солдатах, Анисиме, папочкином проклятии, гари, крике Лизы «Мама, мамочка! Игнатушка, Тиша, спасите!», дедушке Савве Кривоногове, Мите, страшной ночи на берегу Зеленой. В ту ночь он осознал, что теперь не мамочка с папочкой, а он, Тиша, отвечает и за Соню, и за Митю, и за Алешу.

И еще он осознал тогда (Боженька сподобил!), что спасти их могут только молитвы и работа. Слезами горю не поможешь. Утром Марьины возвратились в сгоревший скит, плача помолились об упокоении душ усопших, похоронили дедушку Савву Кривоногова.

После этого сироты покушали в родительском доме (мамочка приготовила напоследок много вкусненького), запрягли лошадей и отправились исполнять последнюю волю дедушки Саввы – скосить пшеничку на его полоске. Митя рыдал навзрыд, малыши испуганно таращили глазенки, но никто тогда не посмел возразить Тише. За два дня пребывания в черни и особенно за последнюю ночь он приобрел у них непререкаемый авторитет…

Игнат слушал сироту, плакал с ним и корил себя за то, что уехал не вовремя на охоту, не спас невесту, а еще за то, что прострелил Анисиму руку, а не голову. Следующие три дня они провели в поле. Игнат и Митя жали серпами пшеницу. Тиша вязал снопы (у него это получалось страсть как ловко), терпеливо обучал вязанию снопиков Соню с Алешкой, ободрял их, вытаскивал из пальчиков занозы, утирал слезы. На третий день самоотверженная и старательная Соня научилась вязать небольшие снопы и без его помощи.

За эти дни Игнат и сам начал склоняться к мысли, что их спасение действительно заключалось в молитвах (это не вызывало сомнения с самого начала) и… в работе. Вечерами, когда руки, ноги и спина гудели от усталости, душу вдруг наполняла тихая и необъяснимая радость, губы непроизвольно растягивались в довольной улыбке. Божий промысел! Бог из года в год дарил крестьянам эту нечаянную необъяснимую радость в награду за их труд.

Кузнец Соломатин начал понимать суровых раскольников, всю зиму тоскующих по тяжелой крестьянской работе, сохе, косе, серпу и с нетерпением ждавших погожих весенних деньков. Изо дня в день, из года в год их гнала в поле не только забота о хлебе насущном, благосостоянии семьи, но и ожидание дарованной Господом тихой радости в гудящем от усталости теле.

На четвертый день, проводив Митю с Алешей и Соней на уборку урожая с очередной полоски, Игнат с Тихоном отправились на пепелище. Помолившись, они принялись перебирать уцелевшие косточки сгоревших людей. На следующее утро мальчик Тиша проснулся седым и навсегда перестал быть Тишей – только Тихоном.

Вскоре на кладбище рядом с могилкой дедушки Саввы Кривоногова появились еще две могилки – большая и маленькая. В маленькой Тихон с Игнатом похоронили косточки Марьиных. Они верили, что им удалось распознать их по находящимся рядом нательным крестикам, перстенькам, бусам, по их размерам и расположению в пепле. В большой были погребены косточки остальных жителей скита.

К концу сентября пшеница, рожь, ячмень были сжаты, обмолочены, прибраны в амбаре, копны сена свезены к загонам для скота. Марьины за два месяца исхудали, возмужали, окрепли. Даже и Соня с Алешей вроде и маленькие, а ладошки, как лопатки. Они все еще плакали по ночам, звали мамочку, но постепенно забывали родителей.

Митя по-прежнему рыдал навзрыд, а Тихон молча глотал слезы. Чтобы как-то расшевелить их, отвлечь от переживаний, Игнат зимой, когда работы было все же поменьше, стал обучать их кулачному бою. У себя в слободе он был первым кулачным бойцом.

Митя поначалу не хотел заниматься этим. Мальчишка и без того сильно уставал: они с братом и Игнатом с темна до темна кормили, поили скот, убирали навоз, доили коров, разгребали снег. К тому же он стал каким-то нервным, обидчивым, упрямым. И главное, он не видел в этих занятиях никакого толка.