Сокровища Посейдона

Майкл уронил голову на грудь и стоял, медленно раскачиваясь в такт бортовой качке. Он мысленно прокрутил в сознании события, происшедшие с момента выхода из Мельбурна. Вспомнил особый интерес сенатора к гостям яхты «Виктория», когда Майкл возвратился из поездки по магазинам Хобарта. Всплыло в памяти растерянное выражение лица Дункеля, которое было у него при известии, что на яхте-мателоте одного из пассажиров называют «господином инспектором». У Дункеля тогда даже вырвалось восклицание: «Не может быть!»

«Штефан прав – дело не чистое, если сенатор боится полиции… Похоже, мы и в самом деле угодили в лапы к пиратам! Не таким грубым и неотесанным, как у острова Кинга, а к образованным, из светского общества! Надо же – сенатор Дункель – пират! Или фашист, что в принципе одно и то же! Меня деньгами задабривает, переманивает на свою сторону… А потом? Главное, что будет потом? Отпустят живыми, а может, как «Викторию» взорвут или перестреляют на диком островке… Зачем сенатор Дункель перевел Клауса в каюту Карла? Неужели перекупил его? Да-а, Клаус теперь с ними, а у него кулаки боксера-профи! «Так приказал хозяин!» – вот что ответил второй рулевой, когда боцман спросил, зачем он собирает свои вещи и уходит из кубрика.

– У Клауса уже новый хозяин, – с раздражением заметил боцман и на удивленный взгляд Степана пояснил: – Он немец и, похоже, продался немцам со всеми потрохами! Пока ты сидел здесь, меня поджидая, он смотал свои вещички и переселился в пассажирскую каюту, к среднему Дункелю. Теперь вам стало просторнее, не так душно, а у меня на душе, – скаламбурил зло Майкл, – кошки когтями дерут!

– А я тебе что говорю! – Степан в бессильной ярости чертыхнулся. – Черт побери! Они точно готовятся к драке! Сенатор потерял сына, зато прикупил, как на невольничьем рынке, этого боксера Клауса!

– Ты прав, Штефан! Мы избавились от одних пиратов, чтобы оказаться в итоге на пиратской яхте, у которой даже название успели перекрасить! – Боцман увидел, что для Степана это сообщение в новость. – Как, ты этого не знал?

– За бортом я еще не разгуливал. – Чагрин был так поражен, что дальнейших пояснений попросил только широко раскрытыми глазами.

Майкл почти на ухо прошептал, что сенатор Дункель потребовал у него белой и зеленой красок, чтобы подправить ржавые места. На самом же деле Карл закрасил старое название и написал новое.

– Теперь мы плывем на каком-то чудовище «Хепру». Что за название – сам черт не разберет! Тут ты снова прав, Штефан, как сама английская королева – будем держать ухо востро! Роберта я сам предупрежу. Но без моей команды никаких враждебных действий против пассажиров не предпринимать… Может, удастся как избежать потасовки, доберемся до Мельбурна спокойно. Господи, ну зачем ты подсунул нам этих туристов! Жили себе спокойно, горя не знали…

Степан Чагрин, нервничая, подергал себя за бородку, согласился с боцманом, но от себя добавил:

– Я довольно сносно понимаю их язык, и если удастся что-нибудь узнать важное для нас – предупрежу.

Майкл согласно кивнул головой, словами не стал ничего добавлять, посторонился, чтобы пропустить сухощавого и небольшого ростом механика к двери. И неожиданно спросил то, что давно его интересовало, но о чем он не считал прежде нужным спрашивать:

– Штефан, а ты и вправду сотрудничал с гестапо?

Степан дернулся, как от удара кнутом по спине, резко повернулся к боцману, но тут же понял, почему он так спросил, и уже спокойнее ответил:

– Нет, Майкл! Я бил фашистов на Курской дуге! Крепко бил, пока мой танк не попал на минное поле и не подорвался… Контуженного, меня вытащили из горящей машины мои товарищи. А тут немцы пошли в атаку. Мы начали отползать по глубокой танковой колее, отстреливались до последнего патрона, потом с голыми руками кинулись на немецкие штыки… Меня взяли, потому как, вторично контуженный взрывом гранаты, даже двигаться толком не мог. Спасибо незнакомым ребятам, тащили на руках по очереди, не дали упасть на дорогу, иначе просто пристрелили бы меня. А так полуволоком, сотни километров пробороздил ногами по пыльным дорогам России, а потом уже окреп и сам таскал на себе слабых… В концлагерях наработался досытушки, пока не освободили англичане.

– Почему домой не вернулся? Побоялся чекистов? – допытывался до самой сути боцман, и его можно было понять: а что, если и этот русский механик так же служит немцам и сейчас, как, по словам Кельтмана, служил во время войны? Тогда и на него нельзя будет питать какую-то надежду в минуту испытаний…