Сокровища скифов

Пока происходили все описанные выше события, к городу незаметно подкрался вечер. На светлом ещё небе зажглись первые звёзды и принялись наперегонки перемигиваться с молодым двурогим месяцем. Город примолк, уставший за долгий день от шума и сутолоки. На крыши домов, на деревья, на горячие тротуары серым саваном осела пыль, и стало невыносимо душно, будто перед грозой. Стемнело быстро. Вроде бы только что длинные лучи заходящего солнца чертили воздух на классики, отражаясь в оконных стёклах красными бликами, и вдруг всё вокруг стало чёрным-черно, так что к знакомому дому номер тринадцать я подошёл в полной темноте.

По прихоти судьбы я стал изгоем. Меня искала милиция, меня искал Отто фон Глыба, любой гражданин Березовска мог плюнуть в меня и кинуть камнем. Одним словом, подходя к дому Андрея Федоровича, я пригибался и оглядывался. Возле калитки я остановился и прислушался. Каких-то подозрительных звуков, вроде лязга оружия, писка раций и лая овчарок, я не услышал. Только где-то недалеко противно скрипел сверчок. Немного успокоившись, я толкнул калитку и по узкой тропинке осторожно двинулся к крыльцу.

Я не знал, как Андрей Фёдорович встретит меня: во-первых, человек я для него малознакомый, во-вторых, слухи в небольших городках разносятся подобно ветру, и ещё неизвестно как он воспринял новости относительно моей преступной деятельности. Но просить помощи мне больше было не у кого, и я решил дерзнуть. В крайнем случае, послушаю, какой я негодяй, и уйду.

Окна в доме были погашены, Андрей Фёдорович как все пожилые люди уже спал. Потревожить его — значит дать ещё один повод быть мною недовольным, хотя и первых двух вполне хватало, дабы пройтись по моей спине поганой метлой. Я то поднимал руку, чтобы постучать, то вновь опускал, чувствуя, как грудь наполняется духом сомнений…

Дверь вдруг отворилась и уверенный мужской голос сказал:

— Ну, долго топтаться будешь?

Андрей Фёдорович не спал, выходит не такой уж он и пожилой. Я быстро прошмыгнул мимо него в тёмные сени и затаился. Сердце в груди билось раненой птицей, норовя вырваться из клетки на волю, но это меня беспокоило мало, ибо теперь я знал, что здесь мне ни что не угрожает.

— Проходи, что встал.

Я не стал заставлять его повторять приглашение, не вежливо это — утруждать хозяев уговорами. Особенно если гость непрошенный. Андрей Фёдорович вошёл следом, тщательно зашторил все окна и только после этого включил свет. Комната оказалась небольшой и по виду очень простой, без излишеств: стол, высокая бабушкина кровать, полка с книгами и старинный с резными финтифлюшками платяной шкаф. На кровати лежал толстый дымчатый кот, очень старый и, наверное, ленивый. Увидав меня, он широко зевнул, потянулся и вновь лёг, уткнувшись усатой мордочкой в пуховую подушку.

Не говоря ни слова, Андрей Фёдорович отправился на кухоньку, видимо моё изнеможённое лицо сразу подсказало ему что делать, а я подошёл к книжной полке и пробежался глазами по названиям. Литература была в основном научная, посвящённая истории народов мира, хотя между ними затесалось несколько современных детективов. По книгам в домашней библиотеке всегда можно определить характер владельца. Если, к примеру, на полке стоят труды древнегреческих и римских анналистов, то хозяин человек думающий и в какой-то степени философ. Если там художественная литература классиков прошлого и серьёзных современных писателей, тогда ему больше присущи романтические черты, хотя философом он тоже может быть. Но надо ещё обращать внимание на корочки: потёртые по краям, испещрённые тонкими трещинками-морщинками, красноречиво говорят о том, что книги читают. А когда корочки чистые, гладкие, значит, книги стоят лишь для красоты или ради хвастовства. Смотрите, мол, какой я умный, книги читаю! Здесь вывод напрашивается сам. У Андрея Фёдоровича корочки книг были не просто потёрты — переломаны и стёрты от долгого использования…

Слева на стене висела большая фотография в деревянной рамке. Очень красивая молодая женщина в зимней шапочке крепко обнимала девочку лет трёх и улыбалась фотографу чистой откровенной улыбкой. Девочка капризно морщила носик и поджимала губки, но не отстранялась, а, наоборот, старалась прижаться к матери. Удивительное противоречие чувств и желания. Кого-то мне это напоминало…

В комнату вошёл Андрей Фёдорович и поставил на стол кастрюльку с варёной картошкой, сливочное масло, солёные огурчики и квашеную капусту. Потом нарезал толстыми ломтями ржаной хлебушек и положил его рядом с кастрюлькой.

— Садись, поешь.

— Это ваша семья? — кивнул я на фотографию.

— Жена и дочь, — ответил Андрей Фёдорович.

Я не стал спрашивать, где они. Судя по обстановке, женским присутствием в доме не пахло, так что всё было понятно без слов. Многие семьи расходятся, а потом живут воспоминаниями вроде такой вот фотографии, а то и вовсе без воспоминаний. В жизни всякое случается.