Сокровища скифов

Очень трудно передать ту гамму чувств, которая разом нахлынула, я бы даже сказал — обрушилась — на моё истерзанное страхом сердце. Это не прохлада родниковой воды, и не холодный душ, который так часто описывают в книгах — это нечто особенное, к воде не имеющее никакого касательства. Однако дар речи ко мне вернулся.

— Кто папа?

— Он, — тыча пальцем в сторону Андрея Фёдоровича, ответила Любаша и как набедокурившая ученица прикусила губу.

— Ага, — кивнул я и посмотрел на неё. — А чей?

Дар речи ко мне вернулся, но способность соображать, похоже, запаздывала.

— Не придуривай! Конечно же мой!

Вот теперь до меня стало что-то доходить. Раз Любаша начала злиться, значит она говорит правду. Она всегда злиться, когда говорит правду.

— Это действительно так, молодой человек, — улыбнувшись, сказал Андрей Фёдорович. — Люба — моя дочь.

Я вспомнил фотографию возле книжной полки.

— Которая хотела сбежать в Африку?

— Именно. Которая хотела сбежать в Африку.

Андрей Фёдорович опять стал тем Андреем Фёдоровичем, которого я знал: немного суровым, но всё же не злым пенсионером, и признаюсь честно, таким он мне нравился больше.

— Понятно, — промямлил я, хотя ничего понятно не было. Наоборот, всё стало очень непонятно.

— Сейчас я тебе объясню, — беря меня под локоть, заговорила Любаша. — Дело в том, что мы с дедушкой…

— Так здесь ещё и дедушка? И кто он? Надеюсь не портье из гостиницы?

— Нет, его здесь нет…

— Отчего же? — пожал плечами Андрей Фёдорович. — Дедушка здесь. Введите дедушку!

Последняя фраза предназначалась людям в доспехах, тем, что оставались возле второго прохода. Двое клоунов тот час подтащили к алтарю тщедушное тельце с мешком на голове и поставили рядом с Андреем Фёдоровичем. Руки у тельца были скованы за спиной наручниками.

— Папа, разве можно так обращаться с дедушкой? — в голосе Любаша послышались нотки укоризны. — Отпусти его!

— Это тебе он дедушка, а мне — тесть.

Не проявляя к родственнику никакого уважения, Андрей Фёдорович грубо сорвал мешок с его головы, и мне пришлось в очередной раз попасть под то, что не было водой.

— Господин Отто фон Глыба?!

Час от часу не легче! Не успел я оправиться от неожиданной встречи с папой, как вот вам, получите! Новое недоумение!

— Извини, сынок, что не предупредили тебя сразу, — как бы оправдываясь, заговорил дедушка, — но, понимаешь, нельзя было. Да и не понял бы ты…

— Надо думать, — и я принялся чесать затылок, пытаясь вывести логическую цепочку родства между этой Санта-Барбарой.

Значит так: Любаша приходиться дочерью Андрею Фёдоровичу и внучкой Отто фон Глыбе, а Отто фон Глыба и Андрей Фёдорович не сын с отцом, а тесть с зятем. Это вполне нормально. Тогда вполне логично предположить, что мама Любаши является дочерью Отто фон Глыбе. Но, насколько мне известно, Отто фон Глыба гражданин Германии, к тому же проживающий там как минимум с семнадцатого года прошлого столетия, а в этом случае его дочь никак не может быть женой Андрея Фёдоровича и мамой Любаши, если Любаша дочь Андрея Фёдоровича. Не может, потому что мама тоже должна быть гражданкой Германии и проживать там с папочкой, то есть с Оттой фон Глыбой, а не преподавать русскую историю в МГУ. Но тогда кто мама Любаши, если Отто фон Глыба её дедушка?

Я запутался ещё больше. Однако в данный момент меня больше интересовала история скифского храма и Мадия, а не этой завравшейся кучки родственников. Поэтому я спросил:

— Никто не хочет рассказать мне, что здесь всё-таки происходит?

Обязанность рассказчика взял на себя Андрей Фёдорович. Он разгладил свою жреческую бороду и заговорил: