Сокровища тьмы. История месопотамской религии

Любила она и льва, для которого вырыла ямы-ловушки, и боевого коня, которому определила кнут и шпоры. Любила она и пастуха, которого потом превратила в волка и натравила на него его же собак; любила и садовника своего отца, Ишуллану, на которого наслала несчастье, когда он отверг ее притязания.

Выслушав этот каталог своих прегрешений, Иштар — никогда не отличавшаяся терпением — бросается к своему отцу Ану, богу небес, с жалобой на Гильгамеша. Не в силах стерпеть нанесенного ей оскорбления, Иштар просит у него небесного быка, дабы погубить Гильгамеша.

Ану соглашается не сразу и высказывает предположение о том, что Иштар сама вызвала Гильгамеша на бранные речи. Однако Иштар полна такой ярости, что угрожает, в случае отказа, сломать ворота подземного царства и выпустить оттуда мертвых, чтобы они пожирали живых. Ану напоминает: небесный бык, оказавшись на воле, причинит такие разрушения, что за этим последует семь лет голода. Но Иштар уверяет, что она запасла достаточно зерна и сена для людей и скота, и в конце концов Ану уступает.

Бык, которого Иштар ведет в Урук, представляет собой ужасную угрозу. От первого же его выдоха в земле разверзается яма, в которую падает сто мужей, от второго выдоха — вторая, и в нее падает еще двести мужей. Однако Гильгамеш и Энкиду доказывают свое давнее умение обращаться с животными. Энкиду заходит сзади быка и крутит ему хвост (испытанный ковбойский прием), в то время как Гильгамеш, подобно матадору, вонзает в шею быка меч.

Гибель небесного быка потрясает Иштар. Она взбирается на городскую стену, исполняет танец скорби и проклинает Гильгамеша. Услышав это, Энкиду отрывает заднюю ногу быку и швыряет ее в сторону Иштар с возгласом: «Ты! Если бы только я мог до тебя добраться, я бы сделал с тобой то же самое». Иштар со своими прислужницами поднимает плач над бедром быка, а Гильгамеш созывает мастеров, чтобы те могли оценить величину бычьих рогов, которые он преподнесет в качестве обещанного дара своему божественному отцу — Лугальбанде. Затем Гильгамеш и Энкиду омываются в Евфрате и с триумфом возвращаются в Урук. Все население города высыпает на улицу, чтобы поглазеть на героев. Гильгамеш торжественным напевом возвещает дворцовым служанкам: «Кто благороднейший из юношей? Кто прославленнее всех из пастухов?» — а они отвечают: «Гильгамеш — благороднейший из юношей! Энкиду прославленнее всех из пастухов!»

Теперь оба друга находятся на вершине славы и могущества. Они умертвили чудовищного Хуваву в отдаленном и недоступном кедровом лесу, высокомерно и заносчиво обошлись с великой богиней — и, убив небесного быка, доказали, что могут одержать над ней верх. Для них, кажется, нет ничего невозможного.

Однако теперь начинают сказываться результаты их деяний. Хувава был назначен стражем кедрового леса Энлилем, и его убийство вызвало у Энлиля ярый гнев.

Во сне той же ночью Энкиду видит богов, собравшихся судить его и Гильгамеша за убийство Хувавы. Энлиль требует для ослушников смертной казни, но вмешивается бог солнца — бог справедливости и умеренности — и берет Гильгамеша под свою защиту. Энкиду, впрочем, поскольку вина его очевидна, должен поплатиться жизнью. И вот Энкиду тяжело заболевает. Пораженный ужасом перед надвигающимся концом, он сожалеет, что явился в Урук, и проклинает тех, кто привел его сюда, — охотника и блудницу. Бог солнца, снова вступаясь за справедливость, указывает Энкиду, как много тот приобрел в своей новой цивилизованной жизни, обретя друга — Гильгамеша. Тогда Энкиду уравновешивает проклятие, посланное им блуднице, пространным благословением. Тем не менее, независимо от того примирился он с судьбой или нет, Энкиду обречен на смерть.

Следует отметить, что вплоть до этого момента Гильгамеш жил героическими ценностями своего времени. Смерть входила составной частью в миропорядок: следовательно, раз она в любом случае неизбежна, пусть это будет славная гибель от руки достойного противника в честном бою, после которой имя и слава героя будут жить в веках. Так, например, когда Гильгамеш, предложив напасть на Хуваву, сталкивается с нерешительностью Энкиду, он бросает другу суровый упрек:

Кто, мой друг, был когда-нибудь так высоко,
(что он мог)
вознестись на небо
и обитать вечно с Шамашем?
Простой человек — дни его сочтены,
что бы он ни делал, он — только ветер.
Ты — и уже сейчас — боишься смерти.
Где же дивная сила твоей отваги?
Я пойду вперед,
а ты, (отставая), можешь кричать мне:
«Наступай, не бойся!»
И если паду я — оставлю славное имя:
«Гильгамеш пал (скажут они)
в единоборстве со свирепым Хувавой!»