Меня не особенно-то шокировала взрывчатка, заложенная ниже шахты недалеко от входа в подземелья, поскольку такое саперно-техническое оснащение было понятно: в случае если туда проникнут какие-нибудь «каркадилы», кто-то крутанет взрывную машинку и встряхнет гору, навечно замуровав вход. Но откуда здесь, на такой глубине, самые настоящие коммуникации? И зачем? Неужели и сюда забралась оборонка? В принципе здесь можно пересидеть любую ядерную катастрофу, если гои пережили оледенение некогда цветущего, субтропического Севера. Была бы только вода!
От волнения я забыл счет шагов и когда спохватился, отмахал больше полукилометра. Труба не кончалась, шла строго в одном направлении и, судя по ощущениям, то расширялась (или кровля поднималась вверх?), то сужалась так, что стенки уже чувствовались плечами. Потом стало тяжело дышать, началось сердцебиение, я сбавил темп и прошел еще двести шагов, прежде чем обнаружил, что иду на подъем. Когда же в очередной раз распластался на соляном полу перевести дух и еще раз включил свет, вдруг понял происхождение этого тоннеля – древняя подземная река! И не вода здесь текла, а гидротермальный раствор, насыщенный минералами и солью, и по тому, как все это откладывалось на стенках, можно было судить о всех геологических пертурбациях Урала. Но есть ли там, куда я иду, самый необходимый для человека минерал – обыкновенная пресная вода?
Не думать о ней я уже не мог, поскольку в ушах стояла сплошная и гулкая капель, но впереди по-прежнему был сухой тоннель, и ничего не говорило, что в конце его есть свет. Я шел и упрямо считал шаги, чтоб не замыкаться на навязчивой мысли и не свихнуться, почва под ногами вроде бы становилась более пологой, и в этой подземной пустой реке все чаще стали попадаться «плесы» – небольшие зальчики, где под отложениями соли, должно быть, лежали камни, округлые очертания которых повторялись на поверхности. Кабель то пропадал, затянутый соляной изморозью, то выпирал из стены, краснея заржавевшей стальной оплеткой, и я все больше думал, что выйду на какой-нибудь подземный оборонный объект. Впрочем, было уже все равно, кто там есть впереди – гои, вояки или даже проникшие в копи «каркадилы», главное, была бы у них вода. Напьюсь, а потом разберемся, кто есть кто…
Часы встали неожиданно, и если неисправность компаса я заметил сразу, то тут сначала ничего не понял: как ни посмотрю, все семнадцать минут третьего, но послушаю – вроде идут и завод у пружины до отказа. И лишь когда посветил на циферблат секунды две-три, понял, что теперь заблудился не только в пространстве, но и во времени.
Но когда случайно посветил вперед, в трех шагах увидел дверь! Точно такую же, как в залах, массивную, обшитую листовой медью, с литой ручкой и накладными коваными навесами.
Дверь, возле которой остановилось время…
Фонарик выключить не смог, батареи разрядились полностью, и в наступившей темноте на миг показалось, найденный выход – призрак, обман зрения, игра последней вспышки света. Можно было сделать эти три шага, выставив руки вперед, и убедиться, есть он или нет, но я стоял, отчетливо осознавая, что если двери не окажется, сил и упорства идти дальше тоже не будет, потому что капель в ушах заглушит остатки сознания.
Я достал спички, с треском разодрал презервативы и внезапно увидел, как из коробка исходит зеленоватое сияние. С предощущением чуда осторожно открыл его и будто выпустил свет наружу: звездчатая искра на золотой булавке светилась так, что я сначала увидел свои руки. Там, на поверхности, ничего подобного не было, хотя я много раз доставал украшение Валкарии и при свете, и в темноте логова. Не зажигая спички, я поднял искру над головой – дверь существовала!
Столько времени шел в полном мраке, полагаясь на тусклый фонарик и собственную интуицию, когда в кармане лежал пусть и не такой яркий, но настоящий светоч! Пожалуй, впервые за эти дни, проведенные в соляных копях, которые сами по себе относились к необычайному, потрясающему явлению, я ощутил настоящее чудо, поскольку ощутил
Это был первый миг в моей жизни, когда мир воспринимался таким, какой он есть.
Дверь отворилась достаточно легко, хотя и с певучим скрипом, я очутился в тамбуре, обитом тяжелыми, просоленными плахами и таким же полом. Вторая дверь оказалась обшитой войлоком с разводами соли, однако за ней, с первым же вдохом, я ощутил более влажный воздух, а через несколько секунд зажгло ссадины на руках. На этом перепускная камера не закончилась, впереди были еще два или три (точно не помню) толстых войлочных занавеса, а последняя дверь напоминала ворота крепости – стальная пластина, окованная с обеих сторон решеткой в мелкую клетку. Возле ручки зиял черный глаз замочной скважины…