Сокровища Валькирии. Правда и вымысел

Но ведь в этом ГУПРУДе работают специалисты разных профилей, и они наверняка изучали, исследовали гидрогеологические условия, знают о подземной реке. Если было бы легко сбросить воду, давно бы сбросили и не рисковали с водолазными работами…

А если таковое невозможно, значит, все-таки естественный сброс…

Но почему тогда уровень воды не колебался? Фонтан возле логова почти иссяк по явному сезонному циклу, а в озере не было никаких изменений…

Откуда моему деду было известно, что к озеру (или из него) текут подземные реки, по которым валек заходит глотать свое золото? Легенда легендой, но откуда? Нырнуть без акваланга в ледяной воде можно метра на три, вот они и ныряли возле берега с Олешкой, а на середине, где был эпицентр воронки, больше ста!

А ведь именно там, в центре, вытекает эта незримая река!

Помучив себя постоянными неразрешимыми вопросами, я отправился искать место, где бы отсидеться две-три недели, пока на Манараге не утихнут страсти и не закончится активный поиск.

Никакой карты, даже Олешкиных каракулей, на Зауралье у меня не было, ориентировался по солнцу, компасу да по горам, оставшимися за спиной. Вообще это странное состояние: идешь от Урала целый день на восток, оглянешься вечером, а он все равно рядом, будто ты и с места не сошел, и горы стали еще выше.

На реку я выбрался после двух дней блуждания по предгорьям, причем открылась она внезапно, с высокого берега, будто с самолета увидел. Глубокая вода блестит внизу, давно не кошенные пойменные луга, буйные травы и синяя тайга, на сколько глаз берет, разве что старый горельник немного подпортил картину – черные остовы кедров торчат за речным изгибом.

Век бы здесь прожить, коль было бы две жизни…

Я переночевал тут же, на яру, возле сибирской нодьи, утром восход встретил, солнце огромное, телескопов не нужно, пятна, будто материки, отрисованы, человеческий лик проглядывает, с поверхности исходят космы света – ну точно, волосы, борода – Ярило, каким его рисовали в древности! И волнение, ничуть не меньше, чем при восходе на Манараге. Решил остаться здесь, однако пошел места разведать и ниже на семьдесят метров по тому же яру чуть грудью о прясло не ударился – жилье человеческое!

Рубленый домик под замшелой крышей из дранки, окнами на воду, избушка хозяйственная, и только все кипреем заросло под застрехи – нога человеческая не ступала, поди, лет двадцать. И при этом в огороженной леваде стоят толстенные пчелиные колоды и пчелы еще вьются возле круглых летков!

Сразу вспомнил о том, первом старообрядческом ските, найденном в Ангарской тайге, и о многих других, по которым ходил целый сезон с археографами, когда писал «Хождение за Словом». А водил меня человек удивительный – Елена Ивановна Дергачева-Скоп (кстати, дочь уральского писателя Ивана Дергачева), которая и стала прообразом героини романа. Кержаки принимали ее как свою и в разговорах часто повторяли фразу абсолютного доверия: тебя обмануть – Бога обмануть. Вот в таких потаенных скитах жили самые истинные молельники, чаще всего принадлежавшие к древним боярским родам (сам видел положенные грамоты аж от Ивана Грозного), а начнут фамилии называть – вся боярская дума до никонианского раскола.

Прежде чем войти в избу, дважды проверил входные и выходные следы – ни единого, по крайней мере в этом году никто тут не был, однако же сразу пробил себе тропинку не от реки, откуда, вероятнее всего, люди приходят, а со стороны леса. Крылечко иструхлявело, запора на двери нет, просто когда-то палкой подперта. Стекла в окнах целы, и какие стекла – витражи, собранные из кусочков, осколков, заботливо соединенных жестянками и промазанных.

Рубленые холодные сени оказались разделенными на две половины, во второй – кладовая с ларем, где было истлевшее зерно, вроде рожь, несколько подвязанных к балке пропревших мешков, из которых все вывалилось и превратилось на полу в рельефные пятна: то ли рыба сушеная, то ли мясо…

Но самое главное – здесь я нашел полкадки застывшей в камень серой соли: можно бить лося, солить и жить припеваючи!

В избе ничего не тронуто, не разбито, словно ушел человек и не вернулся. Глинобитная печь странная – больше на камин похожа из-за низкого хайла и топкой развернута не в закуток, как обычно, а в сторону переднего угла, однако с широкой лежанкой. То ли люди жили здесь маленького росточка (обычно высоту топки делают по бедро хозяйки), то ли заведено так, но чтоб чугунок в печь затолкать, надо в три погибели согнуться. Остальное все привычно: стол, лавки, деревянная кровать – нет, ложе, застеленное шкурами, побитыми молью, глиняная посуда в посуднике и среди нее вдруг перламутровая чашка китайского фарфора. На окнах серые льняные занавески, чистота, опрятность, которую не может нарушить даже пыль времени.