Сокровище

И мы все просто смотрим на этот портрет Хадсона.

Я ясно помню, когда написала его. Это было в тот день, когда он впервые сказал, что любит меня. И когда я ответила, что тоже люблю его. И это читается в каждом движении кисти по холсту, в каждом мазке.

Я сглатываю комок из слез в горле.

Мне не хочется, чтобы кто-то видел, что я чувствую в эту минуту, но Хадсон это видит. Он всегда все замечает. И когда он обвивает руками мою талию и прижимает меня к своей груди, я обхватываю его руки своими и держусь за них так крепко, как только могу, и меня захлестывает море эмоций.

Мне становится трудно дышать не только от смущения, охватившего меня из-за того, что мои друзья разглядывают портрет, который я написала с Хадсона.

У меня сосет под ложечкой не только из-за того, что моя любовь к нему ясно видна в каждом мазке, изображающем морщинки в уголках его глаз и темно-синие крапинки на его васильковых радужках.

У меня дрожат колени не только от осознания того, что прямо перед собой я наконец-то вижу доказательство того, что была здесь, что что-то значила в этом месте, которое предпочло забыть меня.

Дело в том, что эта картина представляет собой нечто большее, чем отдельные ее части. И она важна для меня еще и потому, что теперь живопись – это всего лишь занятие из прошлого, что-то, что я любила прежде. Ведь если не считать того, что я писала на уроках изобразительного искусства в Кэтмире, я не брала в руки кисть с тех самых пор, когда жила в Адари. Да, конечно, я все еще храню мои краски и кисти, но в последние месяцы я ни разу не посмотрела на них. Собственно говоря, я даже не знаю, в каком из чуланов они хранятся в нашем доме в Сан-Диего.

Моя любовь к живописи – это еще одна вещь, которую мир сверхъестественных существ отнял у меня, еще одна часть моего существа, которую я потеряла, став королевой горгулий.

Хезер бросает на меня странный взгляд, но ничего не говорит о том, нравится ли ей, как написан этот портрет, за что я ей благодарна.

Хадсон круговыми движениями успокаивающе потирает мою спину между лопатками, одновременно ведя нас налево. Я благодарно улыбаюсь ему, но он не улыбается в ответ. Вместо этого он просто пристально смотрит на меня своими зоркими глазами, подмечающими слишком много.

Поэтому мне не остается ничего иного, кроме как повернуться к моим друзьям и начать болтать об этом месте.

– Итак, с какого этажа вы хотите начать? Это здание разделено по видам искусства, чтобы нужные инструменты и оборудование были легкодоступны тем, кому они могут понадобиться.

– О каком оборудовании ты говоришь? – спрашивает Иден.

– О самом разном, – отвечаю я. – На нижнем этаже располагаются большинство живописцев и фотографов, на втором этаже находится студия для скульпторов, там можно найти все виды резцов, гончарные круги, печи для обжига и огромный запас глины.

– А на третьем этаже есть ткацкие станки, швейные машинки, запас пряжи и тканей, – добавляет Хадсон.

– Здорово тут все устроено, – замечает Мэйси, ее губы, накрашенные помадой цвета шпанской вишни, изогнуты в чуть заметной улыбке; она стоит в центре помещения и осматривает фрески на стенах. – А художники платят за все это сами?

– Вообще-то за это платит город, – говорю я. – Поэтому-то это место и открыто для публики. Это одно из любимых детищ городского совета.

Мои друзья так же очарованы этим творческим кооперативом, как Хадсон и я, и мы проводим пару часов, бродя по этажам, осматривая произведения искусства и знакомясь с живописцами и скульпторами. Это немного неловко, потому что многие из них работают над изображениями Хадсона, что слегка напрягает его, особенно когда они просят его попозировать для нескольких фотографий, чтобы позже использовать их в своей работе.

Он реагирует на все это уже более спокойно к тому времени, как мы заканчиваем осматривать все три этажа и выходим в один из моих любимых уголков этого кооператива – огромный сад с граффити, тянущийся вдоль всего склада.

Между двумя массивными покрытыми граффити стенами цветут цветы, петляют гравиевые дорожки и стоят скамейки. В центре сада находится громадный фонтан, вокруг которого также располагаются скамейки, чтобы люди могли сидеть на них и любоваться граффити.

Стены исписаны теггингом, маленькими картинками и случайными фразами, которые вызывают у меня улыбку. Тут можно найти все что угодно – от сердечек с инициалами внутри до позитивных и трагических высказываний о жизни и цитат из песен и стихов.

– Что это? – спрашивает Флинт, направляясь к огромным металлическим шкафам в конце сада. Я расстраиваюсь, заметив, что он немного хромает – должно быть, от всех этих подъемов и спусков по металлическим лестницам у него разболелась нога.

– Это лучшее из всего, что тут есть, – отвечаю я и улыбаюсь.

Но тут Флинт спотыкается на камне, и Джексон молниеносно переносится к нему и хватает его за руку выше локтя, чтобы не дать ему упасть. Если судить по взгляду, который бросает на него Флинт, и по тому, как резко он вырывает руку, это было ошибкой с его стороны.