– Еще бы! – засмеялся Монбар. – Я служу королю на свой лад, так мне приятнее.
– И мне тоже. На что нам чины, когда мы и без того начальники? Разве мы не первые среди товарищей? Пусть нам раздадут титулы лучше тех, которые нам даны нашими братьями! Да и то сказать, ведь мы разгромленные титаны, отверженцы старой европейской семьи, на что же нам такие милости? Возьмите ваши грамоты назад, любезный д’Ожерон, и возвратите их королю, вашему властелину, нам они не нужны! Из всех Береговых братьев вы не найдете ни одного, кто бы оценил их дороже щепотки табака в трубке.
– Браво! Да здравствует Лоран! Да здравствует Монбар! Да здравствует флибустьерство! – вскричали авантюристы в порыве энтузиазма.
Изумление дона Рамона дошло до предела, он чувствовал, что мысли его путаются.
Он никак не мог постичь, что это за удивительные люди, которые ставили себя наравне с могущественнейшим властителем Европы и, заставляя осыпать милостями других, сами пренебрегали почестями, гордо провозглашая себя независимыми от государя, которому оказывали такие блестящие услуги.
Доньей Линдой овладело странное волнение, сердце ее сжималось, и слезы наворачивались ей на глаза – слезы радости или грусти, она не сумела бы объяснить этого сама.
– Я не настаиваю, капитан, зная, что все было бы напрасно, – продолжал д’Ожерон, – но позвольте заметить вам, что его величество будет огорчен вашим отказом.
– Ба-а! – шутливо возразил Монбар. – Два-три удачных крейсерства – и его величество забудет о своем неудовольствии.
– Мы не любим, чтобы нам платили за услуги… Истощили ли вы теперь весь ваш запас новостей, любезный д’Ожерон?
– Нет, капитан, еще одну новость я должен сообщить, но так как вопрос важен и касается лично вас, то я не решаюсь.
– Любезный д’Ожерон! Здесь находятся мои старые боевые товарищи, с которыми у меня все было общим – и опасности, и победы. От них у меня нет тайн, как нет тайн и от моих новых друзей, – прибавил он с поклоном в сторону дона Рамона и его дочери. – Да и вообще, если хотите, я приверженец жизни нараспашку… Итак, говорите без опасения. Что вы хотели передать мне?
– Если позволите, сын мой, говорить буду я, – вмешался отец Санчес, остававшийся до сих пор безмолвным свидетелем разговора.
– Говорите, я слушаю, – ответил Лоран, немного встревоженный.
– Войдя сюда, сын мой, вы спросили меня, почему нет доньи Лусии и ее дочери, а я ответил вам, что они не выйдут к завтраку…
– Да, я помню.
– Донья Флора и ее мать уехали вчера вечером в восемь часов в Пор-де-Пе. Вот что господину д’Ожерону, у которого они остановились, поручено было сообщить вам.
– Уехали! – вскричал молодой человек вне себя. – Зачем? Клянусь Богом! Я…
– Постойте, сын мой, – строго остановил его монах, – не дайте увлечь себя первому порыву. Они приняли непоколебимое решение.
– Клянусь именем… – вскричал было Лоран, и глаза его налились кровью.
Монбар схватил его за руку и с живостью перебил:
– Будь же мужчиной! Ты несправедлив к ним. Их отъезд – только доказательство преданности…
– Преданности!.. – пробормотал молодой человек, опускаясь на стул.
– Конечно!
– Уехать тайно, бежать таким образом от меня! О, это ужасно, брат!
– Успокойся, дружище. Я долго говорил с доньей Флорой. Она права. И она сумела убедить меня в этом. Убегая от тебя, она следовала убеждению, преодолеть которое была не в силах. Она не простилась с тобой единственно для того, чтобы не огорчить тебя отказом.
– Она оставила вам письмо, сын мой, – прибавил отец Санчес, – вот оно, читайте.
Дрожащей рукой Лоран взял письмо, поданное ему священником, поспешно распечатал и впился в него глазами.
Над застольем, еще минуту назад таким веселым и шумным, повисло тяжелое молчание.
Письмо было коротким.