Сокровище, которое дремлет в тебе

– Бороться против своего эго – еще не решение проблемы: это его лишь ослабит, а в вас поселит мучительное чувство вины, породит внутренний конфликт. Впрочем, Иисус говорил: «Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет».

– А вот это очень важно, – сказала Алиса. – Ты можешь провести аналогию с диетой: бороться с желанием съесть шоколадку бесполезно.

– Пока мы не проиллюстрируем это словами Иисуса, правда вырванными из контекста: «Блаженны алчущие… ибо они насытятся».

Алиса расхохоталась:

– Ладно, давай продолжай!

И откусила еще кусочек кекса.

– Поэтому в нашем храме мы несколько месяцев учились любить себя. Теперь мы постараемся себя уважать, и нам будет легче избавиться от влияния эго. Тогда мы освободимся от ложных идентичностей, от ролей, которые играем, и сможем открыть свою подлинную значимость. Затем необходимо будет не просто забыть о своих выгодах, а выйти за пределы личности. И там мы наконец обнаружим, как наши действия обретут необыкновенную силу и мощь.

– Хорошо, – заключила Алиса. – А как ты сам к этому относишься?

Он не ответил, и это было хорошим признаком.

– Если хочешь, можно сдобрить это любым католическим соусом, – прибавила она.

Жереми молчал, снова задумавшись.

Алиса отпила глоток горячего чая.

– О чем ты размышляешь? – спросила она.

– О Кюре из Арса.

– А кто это?

– Один священник, жил в девятнадцатом веке.

– Ясно. Почему ты о нем вспомнил?

Жереми ответил, еще чуть помедлив:

– Я часто о нем думаю, он отчасти и мой учитель… Начальство считало его проповеди слабыми с точки зрения христианской доктрины, а епископ делал все возможное, чтобы помешать публиковать его тексты. Однако все признавали, что ему удалось изменить жизнь прихожан. Некоторые даже считали его святым.

Алиса сдержалась и не выкрикнула: «Победа!» – и так зная, что выиграла.

Чуть позже, провожая Жереми до храма, она уже была уверена – ее послания принесут людям пользу.

Она следила, как друг удаляется и исчезает в пресвитерии.

– Вы разрешите, мадам?

Алиса обернулась.

На нее робко глядела молодая пара лет тридцати. Они очень трогательно держались за руки, совсем как дети.

– Здравствуйте, – сказала она с улыбкой.

Те переглянулись, словно каждый ждал, что заговорит другой. У обоих были очень симпатичные лица. Каштановые волосы женщины были забраны в хвост. Наконец она-то и решилась заговорить первой:

– Вы не знаете, где можно найти отца Жереми?

– Вряд ли у вас получится, он только что ушел, боюсь, к нему не попасть.

Они были так разочарованы…

– Отец Жереми вечером служит мессу, вы сможете поговорить после литургии.

– Сегодня у нас не выйдет.

– Мы не из этого прихода, – вставил мужчина. – Мы приехали из Шароля, это далеко.

– Мой муж – ночной сторож, вечером он выйдет на смену. Мы не сможем остаться.

Алиса почему-то забеспокоилась и почувствовала себя неловко.

– Давайте я передам ему записку?

Они снова взглянули друг на друга.

– На самом деле, – сказала женщина, – мы бы хотели, чтобы он крестил нашего младшего ребенка.

– Вы знакомы с отцом Жереми?

– Нет, но нам надо с ним поговорить, – ответил мужчина. – Мы еще вернемся.

Алиса смотрела, как они уходят, все так же держась за руки. На кой черт им крестить ребенка в Клюни, если они живут в Шароле, в сорока километрах отсюда?

Она медленно побрела к дому отца, размышляя о Жереми.

Тот опасался, что его прихожане уйдут. В глубине души Алиса была уверена, что люди останутся, более того, приведут с собой еще кого-нибудь. Но в конце концов, это всего лишь пари, и терять ей нечего. Она могла ошибиться, сбиться с дороги, но ей не грозили никакие последствия. А вот ставка Жереми была высока: он решил посвятить жизнь Церкви, между тем иерархи уже бросали на него косые взгляды, и причина крылась в ней, в Алисе. Вероятно, они закроют на это глаза, поскольку Жереми имеет большой успех у прихожан. Но если верующие начнут отворачиваться от него, то его священничеству конец…

Она все понимала, но что-то ее подталкивало удерживать Жереми на этом пути. Словно некий таинственный знак.

23

– Кто вы? – спросила женщина приятным низким голосом.

Эта была брюнетка лет сорока, одна из новых прихожанок. Она развернула свой соломенный стул, чтобы оказаться лицом к соседу. Они сидели в храме на последнем ряду.

– Я… я тот, кто работает, – ответил мужчина лет тридцати.