Сокровище семи звезд

Меня немало встревожил один эпизод: как только мы распаковали мумию кота, Сильвио, принесенный в пещеру своей хозяйкой и мирно спавший на моем сюртуке, который я снял и положил на пол, вдруг вскочил и набросился на своего забальзамированного сородича с уже знакомым нам остервенением. И тут Маргарет показала себя с новой стороны, да такой, что у меня мучительно защемило сердце. Она неподвижно стояла, опираясь о саргофаг, снова впав в задумчивость, что с недавних пор часто с нею случалось, но, услышав шум и увидев взбешенного Сильвио, внезапно сама пришла в положительную ярость. Глаза ее гневно засверкали, губы собрались в твердую, жесткую складку, какой я никогда прежде не видел. Маргарет машинально шагнула к Сильвио, словно собираясь отогнать его от мумии, но одновременно я тоже сделал шаг вперед. Встретившись со мной взглядом, она резко остановилась, и по лицу ее прошла странная судорога, столь сильно исказившая черты, что от неожиданности у меня перехватило дыхание и я невольно протер глаза. Уже через секунду спокойствие вернулось к ней, и на лице мелькнули удивление и растерянность. С обычной своей очаровательной грацией она легко подбежала к Сильвио, подхватила на руки, как не раз делала прежде, и принялась ласкать и успокаивать своего любимца, точно малого ребенка, по неведению совершившего оплошность.

Глядя на нее, я похолодел от страха. Маргарет, которую я знал, менялась на глазах, и я мысленно взмолился, чтобы причина этих тревожных перемен поскорее исчезла. Сейчас мне, как никогда, хотелось, чтобы наш ужасный эксперимент завершился успехом.

Когда мы все разместили в пещере сообразно замыслу мистера Трелони, он обвел нас пристальным взглядом, призывая к вниманию, и после многозначительной паузы произнес:

– Теперь здесь все готово. Осталось только дождаться нужного времени.

Несколько долгих секунд все молчали. Первым нарушил тишину доктор Винчестер:

– А когда оно наступит, нужное время? Вы можете назвать день – если не точно, то хотя бы приблизительно?

Ответ последовал мгновенно:

– После долгих и напряженных раздумий я остановил свой выбор на тридцать первом июля!

– Позвольте поинтересоваться – почему?

– Царица Тера была сильно расположена к мистицизму, – медленно заговорил мистер Трелони. – А так как существует множество свидетельств, что она твердо намеревалась восстать из мертвых, резонно предположить, что она выбрала для этого месяц, в котором правил бог, воплощающий самую идею воскресения. Четвертому месяцу сезона разлива покровительствовал Гармахис – так называли Ра, бога солнца, когда он восходил по утрам, символизируя пробуждение, – пробуждение к деятельной жизни, знаменующее начало нового дня. По нашему календарю этот месяц начинается двадцать пятого июля, а значит, его седьмой день приходится на тридцать первое. Вне всякого сомнения, мистически настроенная царица не выбрала бы никакой иной день, кроме седьмого по счету или кратного семи. Вероятно, кто-то из вас удивлялся, почему мы не спешили с подготовкой к эксперименту. А вот почему! Мы должны быть во всех отношениях готовы к нему, когда придет время, но томиться в ожидании лишние несколько дней нам не имело никакого смысла.

Итак, чтобы приступить к осуществлению великого эксперимента, нам оставалось лишь дождаться 31 июля, то есть послезавтрашнего дня.

Глава 18 Страхи и опасения

О великих вещах мы узнаем через малые. История веков есть лишь бесконечный круговорот часов и минут. История жизни человеческой есть лишь совокупность мгновений. Ангел, ведущий Книгу Деяний, пишет не всеми красками радуги, но окунает перо только в свет и тьму. Око безграничной мудрости не признает оттенков и полутонов. Все события, все мысли, все чувства, все впечатления, все сомнения, надежды и страхи, все намерения и желания, пронизанные всевидящим взором до самого основания, на уровне низших элементов всегда разделяются на две противоположности.

Если бы кому-нибудь понадобился краткий очерк человеческой жизни, вобравшей в себя весь эмоциональный опыт, что когда-либо выпадал на долю Адамова потомка, то история моих душевных переживаний в течение последующих сорока восьми часов, записанная во всех подробностях и без малейшей утайки, полностью удовлетворила бы такую потребность. И Писарь Божий мог бы по обыкновению чертить письмена только светом и тьмой, которые суть конечные воплощения рая и ада. Ибо Вера пребывает в высших райских сферах, а Сомнение стоит на самом краю черной адской бездны.