Сокровище семи звезд

Конечно, на протяжении тех двух дней не раз случались светлые мгновения, когда от одной мысли, что Маргарет, такая прелестная и очаровательная, любит меня, все сомнения рассеивались, как утренний туман в лучах солнца. Но бег времени – стремительный бег – наводил на меня уныние, окутывавшее душу, точно саван. Неотвратимый час, с наступлением которого я уже смирился, приближался столь быстро и был уже столь близок, что теперь меня не покидало тяжкое предчувствие конца. Вопрос, возможно, стоял о жизни или смерти любого из нас, но все мы были готовы к любому исходу. Во всяком случае, мы с Маргарет были единодушны в своей решимости. Моральная сторона дела, касавшаяся религии, в которой я воспитывался, меня совершенно не беспокоила, так как положения и основания последней всегда оставались за пределами моего понимания. Мое сомнение в успехе великого эксперимента было такого рода, какое сопутствует любому предприятию, сулящему новые огромные возможности. Для меня, чья жизнь проходила в постоянных интеллектуальных схватках, подобное сомнение служило скорее стимулом, нежели сдерживающим фактором. Что же тогда вызывало у меня беспокойство, переходившее в мучительную тревогу, стоило лишь мне о нем задуматься?

Я начинал сомневаться в Маргарет!

Что именно вызвало сомнения, я и сам не знал. Уж точно не ее любовь, благородство, честность, доброта или пылкая искренность. Тогда что же?

Да она сама!

Маргарет менялась! В последние дни я порой не узнавал в ней ту девушку, с которой задушевно разговаривал на речной прогулке и бодрствовал у постели ее больного отца. Тогда, даже в минуты величайшего горя, страха или беспокойства, она ни на миг не утрачивала ни природной живости, ни ясности и остроты ума. Сейчас же Маргарет бо́льшую часть времени пребывала в рассеяности, порой доходившей до полной отрешенности, словно она уносилась мыслями – всем своим существом – куда-то далеко-далеко. При этом, однако, она не теряла способности наблюдать за происходящим вокруг и, возвращаясь из мира своих грез, все живо помнила и осознавала. Но каждый раз, когда она вновь становилась собою прежней, у меня возникало впечатление, будто рядом со мной вдруг появляется совсем другой человек. До нашего отъезда из Лондона я всегда испытывал блаженство в ее присутствии, ибо мною неизменно владело восхитительное спокойствие, какое приходит с уверенностью, что твоя любовь взаимна. А теперь меня постоянно одолевали сомнения. Я никогда не знал наверное, кто сейчас передо мной: моя Маргарет – прежняя Маргарет, которую я полюбил с первого взгляда, – или же другая, новая Маргарет, незнакомая и непонятная, чья отчужденность создала незримую преграду между нами. Но даже когда она вдруг словно пробуждалась ото сна и обращалась ко мне с приятными, ласковыми речами, какие я часто слышал от нее раньше, она все равно была сама на себя не похожа. Мне казалось, будто она механически повторяет заученный текст, как попугай, или говорит под диктовку подобно человеку, который понимает отдельные слова и действия, но не постигает общий смысл оных. После двух-трех таких случаев мои сомнения тоже начали воздвигать преграду между нами, потому что я больше не мог разговаривать с ней свободно и непринужденно, как прежде. И так с каждым часом мы все больше отдалялись друг от друга. Если бы не редкие мгновения, когда ко мне возвращалась прежняя Маргарет, полная живой прелести, даже не знаю, чем закончились бы наши отношения. Но всякий раз, когда такое происходило, я словно начинал все с нуля, а потому сумел сберечь свою любовь к ней.

Я бы отдал все на свете, лишь бы излить кому-нибудь душу, но об этом не могло быть и речи. Разве мог я признаться кому-либо – даже ее отцу – в своих сомнениях? Или поведать о них Маргарет, когда именно в ней-то я и сомневался? Мне оставалось лишь терпеть – и надеяться. И терпеть было гораздо проще, чем надеяться.

Думаю, временами Маргарет тоже ощущала, что между нами сгущается завеса отчуждения: к исходу первого дня она стала как будто избегать меня. Возможно, впрочем, она просто разуверилась в моих чувствах. До сих пор она пользовалась любым случаем, чтобы побыть со мной рядом, а я в свою очередь всегда стремился побыть рядом с ней, а теперь любая ее или моя попытка уйти от общения причиняла боль нам обоим.