Весь тот день в доме царила тишина. Каждый из нас занимался своими делами или предавался своим мыслям. Встречались мы только за трапезой в столовой, да и тогда, даром что велась общая беседа, все думали о своем. За отсутствием в доме прислуги, вечно снующей туда-сюда по разным хозяйственным делам, ничто не нарушало здесь покоя. Поскольку мистер Трелони предусмотрительно приготовил для каждого из нас по три комнаты со всеми предметами насущной надобности, мы вполне могли обойтись без слуг. В столовой был обильный запас пищи, уже готовой к употреблению, которой хватило бы не на один день. Ближе к вечеру я вышел прогуляться. Я хотел пригласить с собой Маргарет, но опять нашел ее в состоянии полнейшего безразличия ко всему и вся, а одно лишь ее присутствие рядом перестало вызывать во мне прежнее очарование. Злясь на себя, но не в силах подавить раздражение, я вышел на скалистый мыс один.
Там, на высоком утесе, откуда открывался чудесный вид на море и где тишину нарушали лишь тяжелые удары волн внизу да пронзительные крики чаек, мысли мои потекли свободно, но независимо от моей воли все время возвращались к одному: к необходимости разрешить сомнения, которые мною владели. Когда я оказался в одиночестве, среди стихийных сил природы, мой разум начал работать ясно и целенаправленно. И вдруг, сам того не желая, я задался вопросом, от ответа на который до сих пор бессознательно уклонялся. Наконец мой настойчивый ум взял верх над чувствами, и я оказался лицом к лицу со своим сомнением. Тут же моя профессиональная привычка взяла свое, и я принялся анализировать известные мне факты.
Они казались столь необычными, что мне стоило немалых усилий подчиниться логике. Отправной точкой моих рассуждений стало следующее: Маргарет изменилась – но в чем именно и каким образом? Произошли ли изменения в ее характере, в умонастроении или в самой ее природе? Внешне она осталась прежней. Я начал сводить воедино все известные мне сведения о ней, начиная с самого ее рождения.
Все было странным с самого начала. По словам Корбека, она родилась от уже мертвой матери ровно в то время, когда ее отец со своим другом пребывал в состоянии транса в гробнице среди Асуанских гор. Можно полагать, что в транс их ввела женщина – женщина мумифицированная, но сохранившая, как мы убедились на собственном опыте, астральное тело, подчиняющееся ее свободной воле и бодрствующему разуму. Для нее, обладательницы астрального тела, пространства не существовало, и огромное расстояние между Лондоном и Асуаном превращалось в ничто. Чародейка вполне могла применить свои некромантические способности для воздействия на мертвую мать и ребенка, возможно тоже мертвого.
Мертвый ребенок! Может ли быть, что ребенок родился мертвым, но был воскрешен? Откуда же взялся животворный дух – душа? Теперь логика неумолимо указывала мне единственный путь дальнейших рассуждений.
Если египетские верования имели силу над древними египтянями, значит, Ка и Ху мертвой царицы могли оживить любого, кого она выберет. В таком случае Маргарет вообще не самостоятельная личность, а просто одно из воплощений царицы Теры, астральное тело, покорное ее воле!
Здесь я решительно восстал против логики. Каждая фибра моего существа воспротивилась такому выводу. Мог ли я допустить мысль, что никакой Маргарет вовсе нет, а есть лишь оживленная телесная оболочка, которую использует для своих целей двойник женщины, умершей сорок веков назад!.. Когда я отверг эту возможность, мне, несмотря на новые сомнения, стало немного легче.
По крайней мере, у меня оставалась моя Маргарет!
Маятник логики качнулся в обратную сторону. Стало быть, ребенок родился живым. А коли так – имела ли чародейка вообще какое-то отношение к его рождению? Было очевидно (опять-таки по утверждению Корбека), что между Маргарет и царицей Терой, представленной на рисунках, сходство поразительное. Как такое могло получиться? Бывает, младенец еще во чреве принимает черты того, чей образ постоянно стоит перед мысленным взором матери, но здесь подобное исключалось – ведь миссис Трелони никогда не видела изображений Теры. Да и отец Маргарет увидел их не раньше, чем за несколько дней до рождения дочери, когда впервые оказался в гробнице. От этого вопроса я не мог избавиться с такой же легкостью, с какой отмел предыдущий: ни малейшего протеста в душе моей не возникло. Мною овладел холодный ужас сомнения. И в следующий миг (вот они, странные игры разума человеческого!) само сомнение явилось мне в зримом виде – как бескрайняя непроницаемая тьма, где изредка вспыхивали и тотчас гасли крохотные искорки света, от чего она с каждым мгновением становилась все более и более реальной.