Сокровище тамплиеров

— И тому и другому, потому что разница тут невелика. Карел, во всяком случае, не делал таких разграничений: по его разумению, учёба есть учёба, чем бы ты ни учился владеть, пером или мечом. Он говорил, бывало, что, хотя в науке и на войне мы используем разное оружие, в любом случае владеть им нам помогает разум. Только разум подсказывает нам, как пользоваться мечом и пером, только разум видит разницу между ними, только разум помогает одному из людей стать на голову выше прочих... Чем бы он ни занимался.

Андре слушал, широко раскрыв глаза.

— По-моему, ваш Карел был удивительным человеком.

— Вряд ли мне могли найти бы лучшего наставника и учителя. Тебе он тоже наверняка бы понравился, случись вам познакомиться. Но он умер ещё до твоего рождения.

— Вы мне раньше об этом не рассказывали.

В голосе Андре прозвучала укоризненная нотка.

— Когда ты был мальчиком, у тебя имелись собственные наставники, а Карела уже не было в живых. Я не видел смысла утомлять тебя рассказами о человеке, которого уже нет на свете. Правда, время от времени я скармливал тебе крупицы его мудрости, но не всегда упоминал источник.

Мессир Анри снова умолк, задумчиво глядя перед собой.

— Ты должен понять: никто никогда не сомневался, годится ли Карел в мои наставники, никто не спрашивал, чему он меня учит, — после паузы продолжил старый рыцарь. — Теперь я понимаю, что никому до этого не было дела. Мой отец не умел ни читать, ни писать, зато видел, что меня каждый день гоняют по ристалищу и мне это доставляет удовольствие, я делаю успехи. Этого ему было достаточно. Мою матушку тогда уже разбил паралич, который и прикончил её к тому времени, когда мне исполнилось четырнадцать, поэтому у неё не было ни сил, ни желания проверять, чему и как я учусь. А кто в целом свете, кроме родителей, мог бы этим заинтересоваться? Таким образом, к моей великой радости, никто не мешал мне сидеть, разинув рот, у ног Карела и узнавать о разных чудесах. По мере того как я взрослел, он всё чаще говорил со мной более откровенно: о своих убеждениях, об ответственности человека — любого человека, — возложенной на него Всевышним. Карел со знанием дела толковал о промысле Господнем и о Божественной сути, о праведности и о верности долгу — о таких материях, которые большинство людей, в том числе большинство священников, и представить себе не могут, не говоря уже о том, чтобы их усвоить. А у Карела были очень твёрдые убеждения и воззрения на Бога, человека и их взаимоотношения.

— А как он умер?

— От чумы, которая свирепствовала в том году по всей стране. Его смерть была для меня великой утратой. После его кончины в моей душе осталась пустота, заполнить которую я смог, лишь повстречав твою матушку и женившись на ней. Но я отчётливо помню, что во время последней беседы с Карелом речь у нас шла как раз о евреях и о повсеместной ненависти к ним.

— Правда, отец? — промолвил Андре с долей скептицизма. — Ведь это было очень давно, и ваша память может играть с вами шутки. Я знаю, со мной такое тоже время от времени случается.

Отец взглянул на него искоса, приподняв бровь.

— Ты так думаешь? Что ж, это могло бы случиться, будь я таким дряхлым стариком, каким ты меня, похоже, считаешь. Но я знаю, что с моей памятью всё в порядке, и тот последний разговор с Карелом имел для меня особое значение. Я мысленно возвращался к нему снова и снова, вспоминал каждое слово, потому что, то был наш последний разговор. Карел никак не мог примириться с широко распространённой ненавистью к евреям, потому что она казалась ему идущей вразрез со всем, во что он уверовал ещё в детстве. Он спросил — почему, как я думаю, евреев всегда винят в муках Спасителя?

Анри слегка улыбнулся.

— Не успел я назвать очевидную, как мне казалось, причину, как Карел заявил — если принять на веру постулат, что Иисус явился в наш мир, чтобы искупить своей мученической кончиной наши земные грехи, то, следуя логике, мы должны признать все сопутствовавшие искуплению события частью Божественного плана. А коли так и коль скоро Господь по своей природе всеведущ, Он заранее предвидел и предусмотрел каждую деталь этого плана. Почему же тогда, спросил меня Карел в свой последний день, во всём случившемся винят одних евреев? У нас с ними один Бог. Неужели Он отверг их, чтобы заботиться только о нас? Или мы должны поверить, что евреи — единственные грешники человечества и, без сомнения, виновны в том, что из-за них Спаситель вынужден был принести себя в жертву? А если так, то неужели лишь впоследствии все прочие народы, включая самонадеянных римлян, ступили на стезю греха, заразившись этим от иудеев?

Мессир Анри покачал головой, словно до сих пор пребывал в недоумении.