Сокрушение тьмы

После взятия Олонца, казалось, уже не было никаких помех, чтобы идти дальше к рекам Тулокса и Видлица. Но помехи вдруг оказались. За деревней Новинки головной полк Макарова ушел вперед, но вскоре полк завернули. Потом выяснилось, что финны искусно замаскировали старую дорогу в развилке на протяжении двухсот метров. Сперва они отсекли ее взрывами от новой дороги, сровняли это место, застлали дерном и врыли в землю молодые спиленные деревья. Новая же, оказывается, связывала Олонец с Коткозером.

Впереди роты с одним лишь пистолетом на боку молодцевато шел лейтенант Гаврюков, с одной стороны от него — Егоров и с другой — Осипов. Бакшанов же, хоть и считался временно командиром взвода, шагал в первом ряду и слышал то, чего не могли или не хотели слышать офицеры.

— Ну, и куда же мы сейчас топаем? — довольно громко рассуждал Костя Иванников.

— А тебе не все равно, куда топать? — кто-то ответил за спиной Бакшанова. — Уж лучше топать, чем в болоте лежать.

— Э-э, хрен редьки не слаще! — возразил Иванников. — Если зря топать, можно и ноги стереть по самую сиделку. А я и так маленький.

Рядом засмеялись, хоть и неохотно, но засмеялись. Послышался еще голос:

— Прошли без привала уже десять с лишко́м…

— И все пешком! — подыграл Окутин. — Тебя бы, Костя, под станкач подсунуть или бы под плиту минометную. Что бы ты тогда запел?

— А ничего бы, Роман Иваныч, не запел. Не успел бы. Два раза бы пукнул, и дух из меня вон. Они ведь, черти, жилистые, вроде тебя. А я, можно сказать, недоношенный…

На этот раз смех зазвучал покрепче, повеселее, даже командиры переглянулись. Бакшанов же шел не оглядываясь, только подумал: «Ладно, пусть трепятся».

В его взводе было много крепких, выносливых ребят, на кого он мог положиться, как на самого себя, но особое уважение питал к ефрейтору Окутину Роману Ивановичу. Окутин был женат, имел двух детей. Воевать начал с сорок первого, уже дважды отлежал в госпитале, затем попал в десантную бригаду, которая в сентябре сорок третьего десантировалась на Букринский плацдарм. Туда тогда сбросили две бригады, но вот одному батальону сразу не повезло: часть его погибла в Днепре, часть в окружении немцев, и только 83 человека, получив приказ отойти, вернулись на левый берег. Вот эти-то люди и стали костяком 18-й воздушно-десантной бригады.

На вид тощеватый, но жилистый, с совершенно высветленными белесыми бровями, с коротко стриженной челочкой, Окутин походил на колхозного мужичка, на которого только-только надели военную форму. И в обращении с другими, даже с командирами, он был простоват по-крестьянски. Но Окутин был не только хорошим солдатом, но и лучшим парторгом в батальоне. Он единственный в роте имел боевую награду — медаль «За отвагу».

Бакшанов слизывал с пересохших губ едкую пыль и, чувствуя, как хрустит она на зубах, потянулся к фляжке, обшитой серым сукном, сделал глоток, другой, но степлившаяся вода, сдобренная профилактической таблеткой, отдавала хлоркой и стоялым болотом. Бакшанов обернулся к Окутину:

— Роман Иваныч, у тебя вода не похолоднее?

— Откуда ей быть холоднее? Брали в одном месте.

— Ты вот что, Роман Иваныч, ты за этим прохиндеем, Костей Иванниковым, поглядывай. Хохмачит, а сам небось противогаз из сумки уже вытряхнул?

Окутин помолчал немного, ответил:

— Угадал, командир. Да не он один. Ладно, все это мелочи. Сзади обоз идет. Подберут. Тут главное, что идем вперед. Из болот вырвались. Марш, конечно, тяжелый, а на душе все-таки весело. Бегут захватчики с нашей земли.

В это время что-то зашуршало по гальке, но тяжелый топот сапог тут же заглушил шорох. Потом уже совсем неосторожно полетела в кювет целиком сумка с противогазом: серая резиновая маска с круглыми наглазными стеклами выскочила и раскрылась.

Лейтенант Гаврюков заметил, зашел сбоку и выкрикнул:

— Кто выбросил? По-до-брать!

Никто из строя не вышел. Солдаты, мрачно глядя себе под ноги, продолжали идти, очевидно понимая, что лейтенант роту не остановит.

Гаврюков подождал немного и, видя бесплодность своей команды, внушительно пригрозил:

— На привале всех выстрою и лично проверю наличие противогазов!

Сзади послышались голоса:

— Когда привал?

Сказать что-то обнадеживающее он не мог, потому что и сам не знал.

— От-ставить разговоричики! — подал команду. — Командиры взводов! Глядеть по сторонам!

Минут пять рота, угрюмо смолкшая, продолжала пылить сапогами, никто ничего не выбрасывал, только слышалось, как часто и придавленно дышат горячей пылью солдаты, поминутно рукавами гимнастерок не столько вытирая, сколько размазывая на лицах грязные потеки пота.

Бакшанов тоже еле шаркал ногами. Панцирь плотно облегал грудь, не пропуская ни воздуха, ни прохлады. «Ну кто, ну какой дурак, — клял он изобретателя бронированного щита, — выдумал это? Да лучше сдохнуть, чем вести его на себе!» Наконец не выдержал, с трудом оторвался от строя, догнал Гаврюкова.

— Товарищ лейтенант! Прикажите роте снять панцири и нести за спиной. Вон как в других ротах несут…