Сокрытые в веках

– Та-ак, – протянул Андрей, – придется предупредить Метту. Мы уедем, спасать тебя будет некому.

Перелетая с камня на камень, точно яркая легкокрылая птаха, примчалась Метта, блестя бедовыми глазами.

– Вы что отстаете? – прозвенел ее голос издалека.

Маруф встал ей навстречу. Ветер рванул ее волосы, и они облепили ему плечи. Она прижалась к нему на миг, глядя близко в лицо огромными очами, в которых прыгали бесенята, потом отстранилась и, взметнув золотую цветастую гриву, унеслась прочь.

– Вот он, юный дракон, – с восхищением сказал Андрей, – иногда и ей надо порезвиться!

Маруф проводил ее загоревшимся взглядом.

– Ладно, пошли, – он с сожалением поглядел на забинтованную левую руку, и попытался взять правой часть поклажи.

Шурша галькой, прибежал Доменг и выхватил у них сумки.

– Поторапливайтесь. Метта говорит – скоро дождь пойдет.

Он прошел несколько метров, свернул в неглубокую расселину между скалами, вскарабкался по корням тоненьких молодых елей и нырнул в полукруглый лаз под нависающим козырьком выступом. Путники очутились в большой сухой пещере. Света в ней было маловато, зато надвигающиеся дожди не могли настигнуть людей в таком убежище.

Непогода установилась на несколько дней. Метта снова стала уходить на ночь, но просила друзей не беспокоиться – они с Алнондом постоянно держали их под наблюдением. Маруф поправлялся на глазах. Раны его затягивались так, что не оставалось ни малейших следов. Гипс сняли через четыре дня. Андрей взял на себя добровольную обязанность разрабатывать другу задубевшие суставы. Пациент восстанавливался с поразительной быстротой, сам прилагая к тому немало усилий. Со свойственным ему феноменальным упорством он целыми днями отжимался, утром ни свет ни заря выскакивал под дождь и совершал долговременные пробежки, подобрал несколько подходящих булыжников и использовал их вместо гантелей.

Рене, наблюдая за ним, говорил:

– А ведь глядя на него, невольно поверишь, что этот упрямец своего добьется.

– Дай-то Бог, они с Меттой словно созданы друг для друга, – соглашалась Мари, которая с неподдельным сочувствием следила за развитием их отношений.

Начиная с той памятной ночи, когда Маруф пришел в себя после несчастья, Метта, хотя и посвящала ему все свободное время, пресекла все, даже самые невинные, ласки:

– Мы не должны забываться, нам все равно не быть вместе. Зачем тешить себя несбыточными надеждами и испытывать судьбу? Рано или поздно природа снова нанесет удар.

По вечерам, когда она уходила, Маруф надолго погружался в свои мысли. Вовлекать его в разговор в такие минуты было бесполезно. Глаза его отвлеченно и неподвижно устремлялись в пространство, постепенно в них разгорался мрачный огонь, словно он искал противника, стоящего у него на пути – тогда было бы легко, все сразу вставало на свои места, – но воображаемого злого насмешника он не находил и, повздыхав, извертясь в постели, с трудом засыпал.

Затянувшееся ненастье коротали по-разному: Мари и Рене время от времени делали какие-то записи, Маруф и Метта уединялись в дальнем углу и часами там шептались, как это могут делать только влюбленные. Еще одна неделя подходила к концу, а стихия разбушевалась не на шутку. Небо было затянуто беспросветными серыми тучами. Дождь хлестал непрерывно, колотясь о гальку с монотонным неослабевающим шумом.

– Вероятно, точно так же начинался всемирный потоп, – заметила Мари, – о такой погоде говорят: «Разверзлись хляби небесные».

Метта запустила длинные пальцы в густые волосы Маруфа.

– Не мешало бы тебя причесать. – Она достала из сумки большой гребень из слоновой кости, отделанный серебром, один из тех, что накупил Маруф в Париже.

– Посмотри, Рене, – сказала Мари, – у Маруфа волосы всего за несколько дней отрасли до плеч.

– Может, это энергия Метты на него так подействовала, – ответил Рене, глядя, как усилиями девушки спутанная копна волос выздоравливающего превращается в блестящий темно-каштановый шелк.

Маруф сидел, закрыв глаза, блаженно отдаваясь нежной заботе дорогих пальчиков.

– У него вид прямо как у сытого льва, – обратился Доменг к Андрею вполголоса, однако резонанс пещеры делал каждое слово четким и объемным. – Наверно, вот так он сидит дома, в своем серале, утопая в золоченых подушках, – кругом красивые танцовщицы, молодые жены с глазами газели, все ему угождают, ублажают. Я бы от такой жизни тоже не отказался. Поманишь пальцем – и любая твоя. Разве не так, Маруф?

– Угу, – не открывая глаз, отозвался тот, видимо, не вникая в суть сказанного.

– Ты что, спятил? – испуганно зашипел Андрей, толкая парня плечом. – Ты соображаешь, что несешь?

Мари и Рене перестали писать и осуждающе нахмурились, обратив в сторону Доменга строгие лица. Гребень в волосах Маруфа замедлил скольжение и скоро окончательно замер. Метта поднялась с колен и вышла из пещеры под дождь. Маруф открыл затуманенные негой глаза и, увидев вокруг напряженные лица, только теперь постиг смысл прозвучавших слов. Вскочив как ужаленный, он рванулся к выходу и исчез в пелене дождя.