Соль

В следующем году вся семья собралась, как было заведено, в Рождественский вечер. В гостиной потрескивал огонь в дровяной печи, и его отсветы отчетливо обозначали складки крафтовой бумаги, на которой Луиза и дети расставили ясли, фигурки Богородицы и волхвов. Маленькая елочка красовалась у телевизора, ветви ее гнулись под тяжестью украшений, пахло смолой. В кухне тихонько урчал кофейник. Пластинка, потрескивая, играла рождественский гимн. Полупустые бокалы, забытые среди грязных салфеток, распространяли алкогольные пары. Они курили в углу гостиной, глядя на детей, которые открывали подарки у их ног. Луиза сидела на диване рядом с Матье и Альбеном. Эмили помогала Жюлю, Камилю и Мартену развязывать ленты. Фанни держала на руках Леа. Они взвизгивали с одинаковым восторгом, когда ловкие ручки детей срывали бумагу, и появлялись блестящие коробки с игрушками, на которых играл свет электрических гирлянд. Жонас стоял в сторонке, прислонившись к стене у двери. Ему никак не удавалось почувствовать себя по-настоящему с ними, и он наблюдал за всеми отстраненно и со скукой. Жонас курил и поглядывал на Армана, снимавшего сцену на камеру, которую они подарили ему вскладчину. Отец давал детям указания, призывал их улыбнуться, сказать что-нибудь о своих подарках. Он говорил им нежные слова. Луиза отворачивалась, заслоняя лицо рукой, когда он направлял объектив на нее. Она никогда не любила фотографироваться и так и не привыкла к своему образу в движении, над которым будет не властно время. Жонас держал в левой руке, прижимая к бедру, едва надорванную упаковку с галстуком, который подарил ему Арман. Наблюдая детское возбуждение отца от видеокамеры, он машинально поглаживал пальцем мягкую и холодную ткань галстука. Жонасу не приходилось получать таких бесполезных, таких допотопных подарков, как те, что каждый год преподносил ему Арман, и он всегда принимал их с одним и тем же ошеломлением. Как это вышло, что отец так от него далек, неужели он может хоть на минуту поверить, что доставляет ему удовольствие этими пустыми знаками внимания, лишенными всякого смысла? Он уберет галстук в шкаф, к скопившимся там подаркам, от которых никак не мог заставить себя избавиться, как будто это было все, чего он вправе ждать от отца в своей жизни: отжившие свой век пластинки, непромокаемый плащ для рыбалки, бульварные романы в мягких обложках, футбольные мячи – в конце концов он перестал их ему дарить, – девственно чистая кожа которых давно сдулась…

– Так это от тебя, сын?

Арман направил на Жонаса камеру и смотрел на него через видоискатель.

– Не больше, чем от остальных, – отозвался Жонас голосом без выражения и, коротко взглянув в объектив, отвернулся к детям.

– Что ж, спасибо, это ведь говорят в таких случаях, спасибо, не так ли?

Жонас затянулся сигаретой:

– Надо думать, да.

Луиза повернулась к ним и посылала Жонасу встревоженные улыбки.

– Ты не можешь оставить меня в покое хоть на пять минут с твоей камерой?

Как в ту пору, когда они были вместе на пляже, Арман почувствовал сопротивление сына и тяжело напирал. Линза скользнула вперед с металлическим скрежетом, и аппарат взял крупным планом раздраженное лицо Жонаса.

– Скажи своему старику отцу, что не так, малыш. Покажи подарок камере. Ты не рад?

Арман то опускал объектив к бедру Жонаса и руке, державшей приоткрытый сверток, то вновь поднимал к его лицу.

– Рад, конечно, – отозвался Жонас тоном, полным сарказма, – я просто в восторге. Я о таком и мечтать не мог. Мне даже в голову не приходило, что я когда-нибудь такой надену, и ты сумел мне сказать, что твоему сыну только и нужно, что галстук. Круто, папа.

Кассета продолжала вращаться, но Арман замолчал, и дети перестали распаковывать подарки. Все повернулись к ним, а Жонас не сводил глаз с камеры, зависшей теперь между ним и отцом, как последний оплот.

– Оставь его в покое, – посоветовал отцу Альбен, – он тут корчит из себя принцессу с начала вечера.

– А ты не лезь, – отбрил его Жонас.

– Нет, правда, не будет же он портить нам праздник. Только посмотреть на него, сразу ясно, что от семьи ему тошно. Ты, может, предпочел бы встретить Рождество в твоих заведениях для гомиков?

– Альбен! – ахнула Луиза.

– Ничего, мама. Что говорит это ничтожество, меня не трогает, – отозвался Жонас.

Альбен вскочил, и Эмили протянула руку, чтобы удержать его за запястье.

– Не говори со мной таким тоном, – произнес он угрожающе.

Луиза, Фанни и Матье тоже встали, усилив окружающий хаос, а Арман стоял неподвижно и молча продолжал снимать.

– Или что? – спросил Жонас.

Он посмотрел на всех по очереди, словно ожидая от каждого из них объяснения.

– Или ЧТО? – повторил он.

Дети замерли, держа в руках подарки.

– Я тебе запрещаю так говорить со мной, Жонас, особенно при моих малышах, – глухо пророкотал Альбен.

Жонас нервно закурил новую сигарету.