– Педро, мне так жаль. – Я делаю шаг ближе. – Не слушай его. Он не это имел в виду. Он просто злится.
– Хочешь, сбежим вместе? – предлагает он с грустной улыбкой. – Забудем пекарни, вражду, всех и вся?
– Педро…
Я знаю, что он не всерьез, но все равно смотрю на «Соль» и думаю о маме, которая сидит сейчас внутри, такая одинокая.
– Да знаю я,
Я запрыгиваю за ним на велосипед, и он трогается с места, быстро крутя педали. Ветер дует нам навстречу, как будто мы действительно убегаем от нашей жизни. Он останавливается только тогда, когда мы добираемся до пляжа. Cоль в воздухе такая густая, что я чувствую ее привкус. Он приковывает велосипед цепью к киоску с кокосовой водой, и, купив два охлажденных кокоса, мы садимся на песок, наблюдая, как ночь опускается над Атлантикой.
Не знаю, как долго мы сидим в тишине, касаясь друг друга плечами, потягивая кокосовую воду и глядя на волны, набегающие на песок. Наконец в небе начинают мерцать первые звезды.
В этот момент Педро достает из кармана телефон и наклоняется, чтобы что-то мне показать. Его голова касается моей, и волосы щекочут мне лоб, посылая по шее мурашки.
Загружается веб-сайт ресторана, появляется фотография мужчины на кухне, который всеми командует. Он смахивает на пирата: с проколотыми ушами, татуировками на руках, в солнцезащитных очках, точно таких же, как у Педро.
– Это мой отец, – говорит Педро. – И его ресторан.
– Твой
Он совсем не тот человек, замужем за которым я могла бы представить донью Эулалию. Я имею в виду, она всегда такая напряженная и вечно хмурится. А этот мужчина кажется непринужденным, как будто предпочитает скрутить волосы в неаккуратный пучок, а не тратить время на их расчесывание.
Педро смотрит на меня.
– Вот куда я ездил.
Я замечаю адрес ресторана.
– Куритиба?[81]
Ты проделал весь этот путь– Когда я рассказал деду о Гастрономическом обществе и о том, что хочу поступить в кулинарную школу, я поставил ему ультиматум, – говорит он. – Попросил у него разрешения начать выпекать по моим рецептам в «Сахаре». И раз он считает, что я недостаточно хорош, что ж, я сказал, что, по-моему, больше не могу оставаться дома. – Он смеется над собой, и это разбивает мое сердце на миллион кусочков. – Я действительно думал, что он прислушается ко мне.
– Педро, мне так жаль.
Он улыбается, как будто пытается убедить меня, что с ним все в порядке, но я вижу, что он грустит. Сколько боли он пытается скрыть за каждой ухмылкой!
– Мой отец уехал, когда я был маленький, и мои мама и дедушка говорили о нем как о чуме… Но что я мог поделать? Я не мог оставаться в Олинде. Мой отец был всем, что у меня было. – Педро поднимает ракушку и швыряет ее в океан. Волна сразу же поглощает ее. – Ты знаешь, что на самом деле он даже не видит во мне своего сына? Как будто меня никогда и не существовало. И все же я поехал к нему. Я
– Ты не наивен, – говорю я ему. – Слышишь меня? Твой отец – единственный, кто здесь виноват.
Не отвечая, Педро встает, кивая мне, чтобы я следовала за ним. Мы сбрасываем обувь и идем вдоль кромки воды, уворачиваясь от волн, когда они подкатывают слишком близко.
– Я бы бросил все, – говорит он, глядя на океан. –
–
– Он позволил мне надеть их, когда мы готовили на гриле на улице, – говорит он с застенчивой улыбкой. – Я их так и не вернул.
Педро снова садится на песок с побежденным видом. Я сажусь рядом с ним.
– Это нормально – ожидать чего-то от своего отца. Ты был вправе надеяться, что он будет рядом.
Педро усмехается, глядя вперед.
– За те две недели, что я у него пробыл, я понял, что на самом деле мы с отцом не слишком-то отличаемся.
– Педро, нет.
– Я серьезно. Послушай, я был готов бросить свою семью и всю свою жизнь, точно так же, как он бросил маму. Точно так же, как бросил меня много лет назад. Я оставил свою семью, когда они больше всего во мне нуждались. Когда я понял, что мне нет места рядом с отцом, я вернулся, как блудный сын, – он качает головой. – Но я все равно злился на деда. У меня был план: сделать так, чтобы меня исключили из школы, чтобы у меня не осталось другого выбора, кроме как принять свою жизнь в «Сахаре» раз и навсегда…
Я так зла на него, что готова закричать.
Он смотрит на меня, внезапно встревожившись.
– Считаешь, деду не следовало принимать меня обратно? Я знаю.
Упрямая слеза скатывается по моей щеке.
– Не говори так!
– Почему? Я отвернулся от него лишь для того, чтобы через две недели вернуться как ни в чем не бывало. Думаю, дедушке вообще не стоило открывать дверь.