Соль неба

– Давай, – согласился Тимофей. – Сходи.

– Не верите, что поможет?

Тимофей усмехнулся:

– Мэр – не Господь, чтобы ему верить. Звонницу отремонтируем. Только чудится мне: помощь придет откуда не ждем вовсе.

Сказав это, Тимофей пошел в дом.

А отец Константин решил, что непременно поедет завтра к мэру и поговорит. Он уже написал Дорожному несколько писем – тот не ответил. Значит, сам поедет и поговорит.

И тут он вспомнил про обиду, которая готова была родиться в его душе, да не родилась – отец Тимофей не позволил.

«Ведь действительно не позволил», – усмехнулся Константин, посмотрел в низкое, черное, шатром накрывшее город небо и поблагодарил Бога.

«Завтра точно поеду, – твердо решил он. – Поеду и смогу Дорожного убедить. Не дело это, чтобы Храм без звонницы стоял. Не дело».

Ложась спать, он представлял завтрашний разговор с главным городским начальником, и так получилось, что, как ни крути, не будет у Семена Ивановича аргументов, чтобы возразить.

Константин засыпал в ощущении приятном, даже радостном, представляя, как свершит завтра дело важное и серьезное… Не то чтобы назло отцу Тимофею, чтобы доказать ему что-то… Нет, разумеется… Просто сотворит то, что сделать необходимо и Богу угодно…

Небо между тем сгущалось все больше, казалось, ему уже невозможно более темнеть, но оно все густело, чернело, как бы намекая, что у него собственные планы на наступающий день.

Глава шестая Пришедшие

Небо чернело, густело, опускалось, покуда не упало. Небо рухнуло на землю и придавило всех, кто жил здесь.

Константин чувствовал: из него уходит дыхание. Оно покидало его, оставляя пустое бессмысленное тело на раздавленной небом земле.

Вместе с дыханием уходила жизнь. И Константин угасающим, исчезающим, ненужным теперь сознанием с ужасом понимал: не получается принять смерть смиренно; страшно ему грозящей неизвестности; не вечная жизнь грезится ему впереди, но пропасть, в которой бессмертная – бессмертная! – душа его сгинет навсегда, на веки вечные.

Он ощущал, как испариной покрывается сначала лоб, а потом и все тело, и дыхание – привычное, родное, необходимое – уходит, бросает его, покидает…

Хочется кричать, звать на помощь. Но губы неслышно повторяют лишь два слова: «Господи, помоги! Господи, помоги! Господи, помоги!»

И вдруг появляется отец Тимофей.

Он идет прямо по серому небу, прижатому к земле. Шагает спокойно, уверенно, уютно, по-домашнему. И улыбается, словно человек, завидевший старого знакомого, встреча с которым неожиданна, радостна и приятна.

Константин понимает: настоятель движется именно к нему – то ли с доброй вестью, то ли с необходимой помощью.

Отец Тимофей молча протягивает ему руку.

Константин хочет ухватиться за нее, но чувствует: руки его отяжелели до конечной, страшной степени – не то чтобы поднять, а даже пошевелить рукой он не в состоянии.

Вдруг возникает табуретка. Из ниоткуда. Из воздуха возникает их кухонный табурет и прочно устанавливается на упавшем на землю небе.

Этот твердо стоящий на земле табурет неожиданно и непонятно успокаивает Константина. Дает надежду. Почему-то – что нелепо, невозможно, но происходит ведь, происходит! – в улетающей уже, уходящей душе Константина начинает зреть надежда… Да что там надежда – вера! Да! Абсолютная вера в то, что, если существует в этом мире столь прочно стоящий табурет, значит, все будет хорошо и складно.

Отец Тимофей садится на табурет, прочно и непоколебимо стоящий на небесной земле. Улыбка настоятеля обнимает Константина, берет его в радостный плен. Старик глядит взглядом, которым любящий отец смотрит на нашкодившего ребенка.

«Что я сделал не так? В чем виноват? – хочет спросить Константин. – Разве я все совершил в этой жизни и мне уже пора уходить? Разве все?..»

Но рот – сухой, песочный; язык приклеился к нёбу, тоже стал твердым, непослушным – не поговорить. Разве только глазами. И почему-то кажется, что сейчас этого вполне достаточно – говорить глазами. А слова – это все лишние, ненужные, громкие, бессмысленные подробности.

Настоятель берет отца Константина за руку и ведет куда-то.

Они идут по упавшему небу – одни во всем мире. Никого и ничего нет – ни людей, не деревьев, ни облаков, ни звезд, ни солнца.

Идут одни по небесной пустоте земли.

Константин понимает: этот неясный путь возвращает ему дыхание, пока еще неуверенно и робко, но оно открывается. И значит, надо идти за настоятелем туда, куда шагает он. Идти, не задавая лишних вопросов, ничего не спрашивая, не удивляясь, не думая. Просто шагать за ним. Потому что иначе исчезнет дыхание. А вместе с ним уйдет и жизнь…

Как ни приучал себя Константин всю жизнь не бояться смерти, почувствовав ее, он испугался; понял, что не готов с земной жизнью расстаться; нет в его душе смирения и спокойствия тоже нет.

И коли уж настоятель связывает его с этой жизнью, значит, надо идти за ним. Вот и все.

Отец Константин заболел внезапно.