Соль неба

Позвали доктора из местной больницы, того самого, который лечил отца Тимофея. Ни Ариадна, ни тем более Тимофей не испытывали к нему никакого доверия. Но Храм стоял на территории, подведомственной именно этому врачу, значит, никто иной приехать не мог. Да и, честно говоря, местные доктора отличались друг от друга не сильно.

Все свои сорок лет жизни местный эскулап прожил в Забавино, отчего лицо его приобрело выражение какого-то неунывающего, истеричного восторга. Он все время улыбался и хихикал, подчеркивая этим не столько радость окружающей жизни, сколько абсолютную бессмысленность печалиться по ее поводу.

– Приболел, батюшка, приболел, – широко улыбаясь, говорил доктор. – Серьезно приболел. Что ж, как говорится, будем лечить.

Он расхохотался.

Не снимая улыбки с лица, доктор долго обстукивал Константина, слушал сердце и легкие. Произносил туманные научные слова, смысл которых был непостижим и страшен, однако улыбка доктора внушала, пусть немного истеричный, но все-таки оптимизм.

Врач говорил, что случился серьезный приступ, который прошел, но может повториться, и, чтобы этой беды не случилось, необходимо пить лекарства.

Он выписывал рецепты, каждый раз повторяя со смехом:

– Этого лекарства у нас в аптеке может не быть… И этого может не быть… Это, возможно, присутствует… А уж этого точно не найдете у нас, разве что в областном центре…

Со вкусом прихлебывая, доктор пил чай на кухне. Хихикая, намазывал на бублик жирные куски масла, утверждая: холестерин, разумеется, вреден, масло, однако, очень вкусное, а жизнь вообще, если вдуматься, штука вредная, заканчивается всегда плохо, так что чего не порадоваться, если можно.

Доктор мыл руки и перед подходом к больному, и перед выходом на улицу, улыбаясь, пообещал, что непременно вскорости заглянет, успокоил, что волноваться не стоит, но что, если будет совсем плохо, надо непременно вызывать «скорую».

Потом доктор сел на велосипед и растворился в шуршащей забавинской толпе.

Несмотря на то что газета «Забавинские новости» выходила раз в неделю и исправно снабжала жителей города новостями, на самом деле в Забавино месяцами, годами и десятилетиями не происходило ничего.

Весть о болезни отца Константина стала серьезным событием, огромной новостью, которую обсуждали даже те, кто редко заглядывал в Храм.

Отец Тимофей заменять отца Константина в школе не успевал, да и сил не хватало. После проповеди настоятель, разумеется, с прихожанами беседовал, и если кто к нему в дом приходил с вопросами – в разговоре не отказывал никогда, однако школу пришлось временно закрыть.

Это обстоятельство сильно расстроило забавинцев. Для многих из них уже вошло в привычку: приходить в школу к отцу Константину и вместе с другими рассуждать о вечных вопросах.

Такие беседы возвышали забавинцев в собственных глазах, а без них жизнь казалась еще более низменной и печальной. Вдруг оказалось, что человеку совершенно необходимо иногда задавать вопросы про то, что непонятно, про то, про что в доме своем не спросишь – не у кого. Да и не было у забавинцев привычки такой: в доме своем про важное разговаривать.

А тут, пожалуйста, пришел в школу в вагончик, поговорил… От этих разговоров жизнь, конечно, легче не становилась, зато делалась понятней. На смену привычной панике перед неясностью завтрашнего дня приходило ощущение естественности и нормальности грядущего.

Поскольку никто, в том числе и доктор, точно не мог понять, чем именно заболел священник, то, как и повелось в Забавино издревле, Константина начали лечить от хвори.

Приносили разные снадобья, крестили, желали здоровья.

Ариадна внимательно изучала то, что приносили, благодарила искренне, однако большинство снадобий давать боялась.

Как-то так естественно получилось, что лечением Константина занималась она. Приносила чай, варила бульон, поехала в областной центр за лекарствами и потом следила, чтобы больной их принимал вовремя.

Однажды Константин закапризничал естественной для больного прихотью: не захотел есть таблетку. И Ариадна, неожиданно для себя, на него прикрикнула.

Константин тут же таблетку выпил, а потом лежал и думал – почему этот окрик Ариадны ему понравился.

И наконец признался себе в том, что понял давно, но пытался скрыть от себя всячески: он ждет приходов женщины. Скучает без нее. Хочет ее видеть. И ему – о Господи! – нравится, что она за ним ухаживает.

Конечно, это крутил лукавый, а кому ж еще? И монах молил Бога о том, чтобы дал сил, чтобы избавил от лукавого, чтобы не позволял соблазну заполонить душу.

Но, когда заходила Ариадна, в горле начинало першить, и дыхание, которое с таким трудом наладилось разными таблетками, начинало предательски учащаться.

И снова молил Бога монах.

И снова – першение в горле и учащенное дыхание.