Соль земли. О главных монашеских Oрденах

Но со времен своего первоначального духовного вооружения кармелиты, спустившись из своего святого убежища и распространившись по Европе, изменили форму одежды, характер и занятие. Мешковину и овечью шкуру пустынника сменили коричневая ряса и белый плащ, менее дикие для глаз горожан; в 1227 году декретом Папы Григория XI отшельники делаются «нищими», а созерцатели — проповедниками: бывшие отцы-пустынники, переведенные в апостольскую пехоту, теряют прекрасную независимость партизан, а кармелитский светильник теряет свое масло в суматохе реформ, обработок и перестроек, и в сосуде, любовно вылепленном на высотах, оставалось, по-видимому, весьма немного горючего, когда, тому уже скоро четыреста лет, двое испанцев зажгли его огнем, горящим еще и теперь.

* * *

Церковь объявила Учителями духовной жизни этих двух, равных по ревности «поджигателей», и их можно упрекнуть лишь в одном: и тот и другая были столь превосходными учителями и прекрасными писателями, что множеству критиков казалось, будто они их понимают достаточно хорошо, чтобы толковать; святой Хуан де ла Круз и святая Тереза Авильская дали за три века достаточно пищи для бесчисленных противоречивых диссертаций, самые дерзновенные из которых хладнокровно обсуждают «проблему мистического опыта», будто существует малейшая надежда разрешить эту проблему, не приобщаясь лично к этому опыту. Можно не без пользы комментировать сочинения св. Иоанна Креста, можно с большим талантом рисовать образ самого автора — хотя здесь и лучшие художники рискуют ошибиться в красках, как Гюисманс, которому виделось «ужасное кровавое существо с сухими глазами» там, где история говорит об очень кротком гонимом человеке. Но говорить убедительно о «мистическом опыте», не имея его, так же невозможно, как говорить об «опыте смерти», не воскреснув хотя бы раз-другой. К тому же эти два переживания во многом сходны, и св. Иоанн Креста описал одно из них для того, чтобы путешественник не заблудился в нем, а не для информации тех, кто не желает сам пуститься в это путешествие.

Мистик такого полета — сплошное горение; и перед этим удивительным зрелищем огнеупорный критик лишь плотнее заворачивается в асбест. «Посмотрим, — рассуждает он, наводя свои темные очки, — как же этого несчастного угораздило так воспламениться? Не пробыл ли он слишком долго на солнце? Или зеркала его души, как линзы, подожгли то, что эти мистики называют «ветхим человеком» и что, следовательно, должно состоять из сухого дерева?»

Единственный правильный ответ, какого здраво может ожидать критик, это ответ, от которого загорится он сам.

Это-то и есть опыт.

Учение Иоанна Креста — крутой путь полного совлечения, наступательная тактика «выжженной земли» в приложении к духовной брани. Тогдашним «умеренным» монахам («умеренными» называли монахов, которые получили разрешение не соблюдать некоторые правила и завели себе Устав весьма, впрочем, относительно комфортабельный) это путь показался слишком коротким, а тактика — чересчур дорогостоящей, и ни на одну святую душу не взваливали столько дисциплинарных взысканий и незаслуженных епитимий, сколько их вынес о. Иоанн Креста от своих полу-братий по монашеству. Надо было заставить его замолчать, вернее — угасить его, — но расчет был плох. Мистики питают свой огонь всем, что попадает под руку, и преследования дают больше пламени, чем все прочее. Кроме того, в то время как «умеренные» кармелиты думали, что справляются с пожаром, огонь свирепствовал по монастырям женского ордена в лице пламенной Терезы Авильской.

Слева — «путь несовершенного ума», ищущего «небесных благ». Справа — «путь заблудшего ума», ищущего «благ земных». Посередине — крутая тропинка совершенства, ведущая через отказ от благ как одного, так и другого пути (которые никуда не приводят) к вершине Святой Горы.

* * *