Солдат Берии. 1418 дней в рядах войск НКВД по охране тыла Красной Армии

И мне почему-то захотелось быть рядом с этим спокойным и добродушным человеком. Переполз к нему. У него ручной пулемет. Он прижался щекой к прикладу, смотрит вперед, в одну точку, выбирает цель. Не поворачивая головы, говорит:

— Вот того, шо впереди топает, не стреляй. Сам сыму: дюже длинный, черт…

Гитлеровцы цепью шли к опушке.

— Офицеров выбирайте, братва! — негромко распорядился Терьяков.

Тишину разорвала, раздробила на части трескотня автоматов. Терьяков повременил еще секунду и дал команду:

— Огонь!..

Сквозь редкий березняк опушки я видел, как два фашиста, неуклюже взмахнув руками, утонули в кустах. А один, который качался на моей мушке, словно нырнул вперед, в куст, и, повиснув на нем, притих.

Заскулили, завыли собаки. Прижатые нашим огнем, немецкие автоматчики поползли назад. Если бы нас было побольше — самая пора броситься в контратаку, но нас вместе с Новоселовым всего лишь семеро!

Прикрывая друг друга огнем ручных пулеметов, мы начали отходить по намеченному маршруту.

Гитлеровцы, вероятно опасаясь встречи с новыми засадами, от преследования отказались.

Полсухаря — не пища…

На одной из высот располагалась комендатура пограничгого участка. Здесь бойцы нашей заставы влились в 181-й пограничный батальон НКВД. Командиром батальона назначен майор В. Ф. Романычев, заместителем командира по политчасти — батальонный комиссар Н. А. Зыков (с 16 июля 1941 года комиссар батальона).

Не успели мы разместиться, как меня и Терьякова вызвали в штабной шалаш. Командир был в отъезде, и все дела в батальоне вершил заместитель по политчасти, которого мы, солдаты, привыкли называть комиссаром. Плечистый, черноволосый, батальонный комиссар встретил нас испытующим взглядом, сидя на перевернутом ящике посреди шалаша.

— Горьковато, значит, было отходить? — спросил он после того, как мы представились ему по всем правилам. Мне показалось, что политработник уже знал о моих сегодняшних переживаниях и сейчас, чего доброго, будет меня в чем-то упрекать.

Но вот батальонный комиссар, будто угадав мою готовность принять любой упрек, поднялся и, доброжелательным взглядом окинув меня с головы до ног, повернулся к Терьякову:

— Вам есть задание: лейтенанту Козюберде, разведчику нашему, продукты надо доставить. Возьмете, товарищ Терьяков, с собой пять человек и две лошади, навьюченные боеприпасами и продуктами. В районе высоты триста четырнадцать найдете лейтенанта…

Батальонный комиссар сделал паузу, будто прислушался к недалеким орудийным раскатам, и ко мне:

— А вы, Васильев, с пакетом в Мурманск. Там в штабе найдете командира своей роты Кондрашечкина и поможете ему с резервистами справиться…

Батальонный комиссар протянул мне конверт.

Тут же мы узнали, что начальник нашей заставы Лужин и политрук Иванцов тоже не сегодня, так завтра будут направлены в Мурманск готовить резервы.

— Завидую я тебе, — сказал Терьяков, когда мы вышли из шалаша.

— Почему? — спросил я.

Терьяков тяжело вздохнул и, помолчав, пояснил, что в Мурманске живет близкий его сердцу человек.

— Леной ее звать. Понимаешь, Лена. Мы с ней родные стали…

— Что же ты не сказал об этом батальонному комиссару? — возмутился я. — Сейчас вернусь, и он поменяет нам роли.

Терьяков схватил меня за локоть:

— Не смей!.. Комиссар знает, кому какие задания давать. Потом сам, без тебя, доложу ему. Может, сюда ее, к нам, разрешат. А так просто свиданка — рваное счастье. Хуже горя…

Он убедил меня. И пока экспедитор штаба мотоциклист Яков Никеев оформлял путевку в Мурманск, Терьяков успел написать Лене письмо и передал его мне с адресом на конверте.

Часа через два перед моими глазами открылся Мурманск. Большой город утопал в дыму. Свежие руины, развалины. Обломки стен загромождали мостовую. Битое стекло хрустело под колесами. Людей почти не видно.

Разыскав в штабе старшего лейтенанта Кондрашечкина и передав ему пакет, я попросил мотоциклиста помочь мне найти улицу и дом по адресу, указанному на конверте письма Терьякова.

В городе много разрушенных домов, местами бушуют пожары, и мне казалось, что именно в эту минуту необходима помощь девушке, о которой с такой тоской и заботой говорил мой боевой друг.

Мотоциклист Яков Никеев хорошо знал город. Мы пересекли одну улицу, другую, обогнули еще несколько кварталов и где-то на окраине затормозили.

— Вот здесь!.. Уцелел еще. — Никеев махнул рукой на двухэтажный деревянный домик.

Взбежав на второй этаж, я постучался в двери шестой квартиры, как было указано на конверте. На пороге меня встретила девушка, голубоглазая, в ситцевом платье, поверх которого на плечи была накинута шерстяная кофта.

— Лена здесь проживает?

Девушка молча пропустила меня в первую комнату и указала на диван, стоявший у двери. Затем, внимательно осмотрев меня, ответила:

— Это я…

— Вам письмо.

Пока она читала, я разглядывал маленькую двухкомнатную квартиру. Большая фотография Терьякова, вставленная в деревянную рамку, бросилась мне в глаза. Она стояла на комоде.