Солдат Берии. 1418 дней в рядах войск НКВД по охране тыла Красной Армии

Новоселов вскинул «ручник» и дал длинную очередь, чтоб этим предупредить своих. Белокуров большими прыжками бросился вперед с гранатой. Здоровенный, сильный, он, вероятно, хотел ошеломить гитлеровцев, но не успел, надломился, судорожно сжав рукой грудь. Я припал к земле, пытаюсь и не могу вставить запал в гранату. Отверстие под запал забито снегом. А автоматы противника все строчат и строчат. С трудом всовываю запал. Швыряю гранату. Смотрю, Новоселов перевертывается вверх лицом. Но он еще дышит. Отползаю с ним назад, укрываюсь за большим камнем.

Перестрелка не утихала, пока не подоспели основные силы батальона. Подобрав раненых, батальон изменил маршрут движения.

Прощаясь с Белокуровым, я с горечью подумал о его судьбе — ведь он тоже собирался после этого похода подать заявление в партию.

В долине, перед Лысой горой, ко мне подошел незнакомый лыжник из 100-го отряда.

— Вы Федор Васильев будете? — спросил он.

— Я!

— Так мне и сказали, самый длинный в батальоне…

— А в чем дело?

— Разведчик ваш — Терьяков… Вчера пуля его под сердце кольнула. Последнее, что он просил, разыскать Федора Васильева. Говорил, что ты знаешь, где зарыли Лену, и просил начертить на камне ее имя. У нее нет ни родных, ни знакомых…

В моих глазах потемнело. Я шел молча. А когда захотел подробнее узнать о гибели Терьякова, лыжник из 100-го отряда уже где-то скрылся.

Объявили привал, и я тяжело рухнул на снег.

Сквозь сон услышал голос Николая Москвина. Он толкал меня в бок валенком, приговаривая:

— Вставай, мертвый, что ль? Приказ получен: батальону вернуться на тридцать девятый километр. Приказано довести до каждого бойца, что командование довольно нашими действиями. А ты как пришибленный…

Встал и зашагал рядом с волокушей, на которой лежал Новоселов. Смотрю вниз, молчу. В голове одна за другой поднимаются тяжелые думы.

Лицо Новоселова прикрыли оленьей шкурой. Сзади застонал другой раненый. Я обернулся. Бойцы тащили еще несколько волокуш. За ними шли пленные. А дальше замыкали колонну угрюмые и поникшие пограничники из нашей роты.

Неужели рота осиротела? Этот вопрос я, кажется, произнес вслух, потому что Дорошенко, подталкивая лыжной палкой волокушу с Новоселовым, ответил:

— Старшего лейтенанта Кондрашечкина смертельно… Пожалуй, до госпиталя не дотянет. Какой командир был, а?!

Новоселов зашевелился, застонал. Кто-то сзади жалостливо выкрикнул:

— Ребята, нельзя же его тащить по ухабам, на плечи возьмем, в живот его…

Подхватили волокушу. Я поддерживаю ее у изголовья. Теперь уже двигаемся медленнее. Слышу голос Андрея:

— Ты здесь, Федя?

— Здесь.

— Это хорошо. А наши-то все идут?

— Идут.

— Ну вот, ни один черт пограничников не сломит. Если после войны попадешь на Кольский, Федор, разыщи сопки, на которых мы жизни клали. Поклонись им…

— Поклонюсь, но думаю, что ты это сделаешь сам. Ты встанешь, и фашисты еще почувствуют силу твоего удара, Новоселыч, — сказал, а у самого скулы свело, продохнуть не могу.

У ската безымянной высоты на опушке березняка упряжки с ранеными остановились. Туда быстро бежал военфельдшер.

Тотчас же, точно шум осенней листвы, по рядам пограничников пополз разговор:

— Еще одному отсветило солнце… Пулеметчика Степана Ярцева оставляем. Справный был солдат.

Когда этот разговор уполз дальше, кто-то добавил возле моего уха:

— Двоим отсветило, Новоселов тоже…

— Москвин, похороните убитых, — бросил комбат первому попавшемуся на глаза сержанту.

Около лыжни, где лежали рядом Ярцев и Новоселов, стали рыть яму. На снег полетели куски мерзлой — как камень — земли. Кто-то сунул мне в руку лист латуни — развернутая гильза снаряда 45-миллиметровой пушки. Я положил ее на колени и концом финского ножа начал царапать надпись:

«Здесь лежат пограничники Андрей Новоселов, Степан Ярцев, Петр Терьяков, Андрей Белокуров и Лена Терьякова, павшие в боях за Советскую Родину».

Трое последних не были похоронены здесь. Они легли в разных местах, но я хотел, чтобы эти люди числились в данном списке: все лучше, чем нигде. Это тоже наша солдатская забота.

Прощайте, друзья…

За спиною фронта

Самый напряженный период оборонительных боев за Кольский полуостров остался позади. Как сказал наш комбат, «вследствие огромных потерь войска противника оказались не в состоянии продолжать наступление и перешли к позиционной борьбе. Мурманск и Кировская железная дорога стали для них недосягаемы».

Положение войск к весне 1942 года стабилизировалось, и, как потом выяснилось, надолго, до осени 1944 года.

Наш 181-й пограничный батальон был оставлен для охраны тыла. Мы выходили в наряд, прочесывали местность, вылавливали мелкие группы диверсантов и снова возвращались на свою базу, которая по-прежнему находилась на дороге Мурманск — Петсамо.

Шли дни, недели, месяцы… Бывало, слушаешь по радио сводки Совинформбюро, приказы Верховного Главнокомандующего о крупных победах Красной Армии, и сердце бьется трепетно. Хотелось, очень хотелось и самому побывать в по-настоящему большом деле. Однако нам всякий раз напоминали:

— Охрана тыла действующей армии, борьба с диверсантами — тот же фронт.