Солдат Берии. 1418 дней в рядах войск НКВД по охране тыла Красной Армии

Так прошло целых два года.

Отдыхаю как-то в землянке, подсчитываю, сколько дней отбухал в строю со дня призыва — с октября 1939 года. Много — 1670… Скоро пять лет.

Мысленно уже не первый раз шагаю с котомкой по Тушино к своему дому. Мать видит меня из окна пятого этажа, затем выбегает встречать. За ней Аня. Радуется: жив Федюшка. Мать старается до моего лица достать: какой вырос, батюшки, хоть лестницу ставь. Я подхватываю ее на руки… Но руки упираются в сырую стену землянки.

Резко заскрипела дверь. Я закрыл глаза, притворился спящим. Николай Москвин подскочил к нарам, затормошил меня:

— Федька, вставай!.. На юг нас… Всех кадровиков срочно в штаб. — Он говорил торопливо, словно боясь, что кто-то может опередить его. Помолчав, добавил: — Да, еще новость: с Мотовки ребята пришли. Готовят там гитлеровцам жаркую баню…

В штабе меня подозвал оказавшийся здесь генерал-майор Молошников, теперь занимавший должность начальника войск НКВД по охране тыла Карельского фронта.

— Подойди сюда, Васильев, — густым баском проговорил он. — Вот что: отпуск на несколько дней подписал вам. Через Москву эшелон пойдет, мать повидаешь.

— Служу Советскому Союзу! — гаркнул я от радости.

Молошников мягко опустил свою рыхловатую руку на мое плечо, тепло и тихо сказал:

— Все мы, Васильев, Родине служим и служить будем до последнего удара сердца…

* * *

Вот и Москва, точнее, Ярославский вокзал. Сюда я, как отпускник, прорвался значительно раньше своих товарищей — первым попавшимся поездом. Не чувствуя под собой ног, готов махнуть в Тушино пешком, напрямик через Каланчевку, Лихоборы, Иваньковский парк, но сначала необходимо сделать у военного коменданта отметку на отпускном билете, стать на довольствие. К тому же у меня письмо генерал-майора Молошникова коменданту города Москвы генерал-лейтенанту Синилову.

Голова моя кружилась от радости: скоро встречусь с матерью, с Аней, которая снова жила в Москве. В вагоне поцапался с одним противным типом. Его надо было здесь же, на вокзале, сдать в милицию, но жалко терять время; допросы, расспросы, протоколы…

В приемной комендатуры Москвы в небольшой квадратной комнате сидели офицеры — человек десять. За столом — дежурный сержант. Я доложил, откуда прибыл, и показал письмо. Сержант скрылся за дверью кабинета и сравнительно быстро вернулся.

— Пройдите.

Генерал склонился над каким-то документом и, отдавая распоряжения, карандашом делал пометки.

Подполковник, стоявший у стола рядом с генералом, тоже делал пометки в своем блокноте.

Затем генерал резко вскинул голову. Взгляд его остановился на мне. Усталыми серыми глазами он, казалось, прощупывал меня. Я щелкнул каблуками, доложил о себе по уставу. Отпустив подполковника, Синилов подошел ко мне, потряс за плечи.

— Вспо-омнил! — радостно проговорил он. — На реке Мотовке такого детину встречал. Пограничник Васильев, так?

— Так точно, товарищ генерал! — ответил я и подумал: «И комендантом города Москвы служить несладко: вид усталый».

— С чем прибыл? — снова спросил Синилов.

— Кроме письма от генерал-майора Молоншикова еще привет от пограничников Кольского. Сюда едут. Просят, чтобы эшелон мимо не прогнали. Пять лет на севере. После этого и Москву посмотреть не грешно…

Генерал сел на свое место, вскрыл конверт, быстро пробежал глазами короткую записку, добро улыбнулся и проговорил:

— Вот и Иван Прокофьевич Молошников об этом же… Значит, будет так. Садитесь, садитесь, Васильев, и расскажите: как там, на Кольском?

Я рассказал сначала о гибели Терьякова.

— Знал такого, аккуратный был пограничник, белобрысый, шустрый такой, совсем мальчиком выглядел, а стрелок первоклассный. А родители его где? Может, неотложную нужду в чем терпят? Придется попросить местные власти, чтобы помогли.

Положив свою чуть тронутую загаром руку на чистую страничку блокнота, генерал вдруг спросил:

— Как у тебя дома?

— Не знаю, не был еще, — негромко ответил я.

— Что же молчишь?

Генерал вызвал дежурного сержанта, сказал ему что-то на ухо, посматривая на меня. Затем вручил сержанту какой-то пакет, объяснил:

— Коменданту города Тушино, сейчас же пусть лейтенант доставит на машине. Да прихватит туда фронтовика с собой, он живет там. — Синилов кивнул на меня.

Газик несся по Ленинградскому шоссе. У Сокола свернул на Волоколамское. Отсюда начались родные мне с детства места. Сосновый бор Покровское-Стрешнево, больница НКПС (теперь превращенная в госпиталь). Все это утопало в зелени. Лейтенант, сидевший рядом со мной, положил мне на колени большой, в синей бумаге сверток.

— Это тебе. Генерал распорядился. С пустой котомкой домой едешь. — Он ткнул носком сапога лежавший возле моих ног пустой рюкзак.

Я не нашел слов, чтобы выразить благодарность за такое внимание, а лейтенант уже перешел на разговор о себе: