Солдат Берии. 1418 дней в рядах войск НКВД по охране тыла Красной Армии

Почуяв, что я слаб, он решил защищаться. Быстро выхватил из-за голенища кривой нож, но, взглянув в зрачок автомата, наставленного на него, отпрянул назад.

— Не шевелись, пристрелю!

Бандит молчал, напряженно следил за мной. Рука, в которой он держал нож, мелко тряслась.

— Бросай тесак, — приказываю ему. — Ну-у!

Некоторое время он колебался, кажется, что-то обдумывал. Вижу, как глаза его на секунду вспыхнули надеждой. Затем он с размаху всадил нож в землю по самую рукоятку, страдальчески стал просить:

— Не губи меня, парень, слышь, нет у вас закону такого — раненых приканчивать. Отправь в госпиталь. Скажи своим, они рядом, тут…

— А-г-а-а! Вот оно как…

Весть о том, что где-то рядом мои друзья, успокоила меня.

Я опустился на кусты ежевики. Смотрю в его искаженное страхом обескровленное лицо. В то же время чувствую, что силы покидают меня. Надо было что-то делать, а бандит все настойчивее твердил:

— В госпиталь! В госпиталь!

— В госпиталь? — повторяю я. — А кто приказывал резать детям горло? Кто посылал «охотников» с ядовитыми пулями? Кто…

Следующий вопрос я не успел произнести. Бандит понял, что я уличаю его в известных ему злодеяниях, метнулся за куст. Только теперь я заметил, что там лежит его автомат. Забыв о перебитых ногах, он попытался достать его, но не вышло. Пальцы моей руки неожиданно для меня нажали спуск — и автомат мой заработал.

У меня не хватило сил остановить его, пока не кончились патроны.

Треск моего автомата привлек внимание конных разведчиков, которые снова оказались возле мостика. Они бросились ко мне, но я уже лежал, теряя сознание. Как сквозь глухую стену до меня доносились знакомые голоса:

— Вот он, здесь…

— Носилки сюда!.. Быстрее носилки…

Обняв мою шею, кто-то вкладывал мне в рот один за другим размоченные куски сахара, приговаривал:

— Подкрепись, дружок, подкрепись. Здорово, Федор, здорово ты тут их расчесал…

Сознание ко мне вернулось в госпитале.

Лежать становилось грустно, даже тяжело. Тяжело от мысли, что остался без руки, и грустно потому, что расстаюсь с друзьями, с которыми так долго и терпеливо делил невзгоды войны.

— Васильев в большой палате. Вот здесь, — донесся нежный голос из коридора.

Открылась дверь. Вошли подполковник Туляков, майор Зубко и капитан Митрофанов.

Первым нагнулся надо мной Василий Михайлович Митрофанов. Он крепко пожал мою здоровую руку.

— Молодец!..

Они пришли навестить нас. Здесь были раненые, которых уже нельзя возвратить в строй.

Подполковник Туляков сел на край моей койки, по-отцовски мягко положил руку на мою грудь.

— Ждем приказ о твоем награждении. Не думай о ранах — быстрее заживут. В палате не кисни. Как только почуешь, что в жилах кровь быстрее заходила, халат на плечи — и на воздух.

Мы по-солдатски обнялись.

С подполковником Туликовым и майором Зубко встреча та оказалась, к сожалению, последней. Майор П. П. Зубко погиб в неравной схватке с бандитами. Случилось это в районе села Остре Станиславской области. Шестеро пограничников во главе с Павлом Петровичем вынуждены были принять бой с целой сотней фашистских наемников. Бой проходил в овраге, окруженном лесом. Майора ранило. Один из его боевых сподвижников, лейтенант Почечук, предлагал сделать перевязку. Но майор ответил: «Сейчас не время. Огонь! Сильнее огонь!» Майор получил вторую рану — в грудь. Бандиты пытались схватить его. «Пограничники в плен не сдаются!» — с этими словами Зубко бросился на врагов.

Банда, оставляя на поле боя множество убитых и раненых, разбежалась под ударами резерва пограничников, подоспевших на помощь. Но майор уже был мертв.

В одной из схваток с бандитами геройской смертью пал и подполковник Владимир Иванович Туляков.

* * *

Когда я покинул госпиталь, войска Советской Армии уже завершили разгром гитлеровской Германии. Кончилась война. Пройдет какое-то время, и над руинами и пепелищами поднимутся города и села, но память людская еще долго, очень долго будет хранить горечь утрат. Никогда не поднимутся те, кто пал на поле брани. Не вырастут оторванные руки и ноги.

Возвращаюсь домой без руки, но с верой в жизнь. Но как ее строить теперь, эту жизнь? До армии работал я слесарем. Вспоминаю и будто чувствую ловкость своей левой руки, проворность и силу ее пальцев, которые потеряли свою былую способность держать инструмент.

Как же быть? Может, податься в строители, класть стены? Нет, одной рукой несподручно. Товарищ будет класть два кирпича, а я один. Скидки просить не хочу.

Тороплюсь домой. Вот и родное Тушино. Завернул на рынок: купить гостинец матери.

— Эй, служивый, — позвал меня бывший артиллерист, стоявший на костылях возле забора. — Давай сюда, жареных семечек насыплю, со скидкой отдам…

— А ты, видать, другой работы не нашел? — вырвалось у меня, и я решительно отвернулся от него.

Вечерело, заморосил дождик. Возле своего дома я остановился, отыскал глазами окна квартиры. Огней еще не зажигали.