Солдат императора

Лицо его украшали: чудовищных размеров усы и страшный шрам от виска до челюсти. Красный бархатный вамс[7] с вырезанным на груди косым «андреевским» крестом был снабжен глубоким декольте, прикрытым плиссированной рубашкой тонкого шелка. Облик его органично дополняла массивная золотая цепь восьмизвенной толщины, — не дай Бог, — повторил он, и увидев одобрительный кивок Конрада, продолжил: — Будь я проклят, если вру, лучше вам воткнуть кинжал в шею, если попадетесь к ним в лапы. Это смертный грех, конечно, но Бог простит, он все знает и видит. Они, выродки, такое делают с пленными… Снимут кирасу и вспорют брюхо, а кинжал сперва в дерьмо окунут. И тогда считайте, что вам повезло. Зверьё, никаких понятий об обычаях честных воинов.

— Га-га-га, — это заржали сразу трое ветеранов, уютно выпивавших и закусывавших, расположившись на попонах, постеленных прямо на землю, — на себя посмотри, честный ты наш воин! — добавил один из них. — Забыл, что сам вытворял с раненными райслауферами[8] под Мариньяно?! Что б я сдох, давно так не веселились!

— Иди к черту, Курт! — огрызнулся первый оратор, — это месть, месть за погубленных наших товарищей! — его рожа заметно покраснела, — а месть — в наших обычаях!

Веселье заметно прибавляло градус:

— Ага, Ральф, дружище! — Курт заметно давился от еле сдерживаемого хохота. — Особенно в наших обычаях трахать в жопу пленного барабанщика, ха-ха-ха-ха… вот отомстил, так отомстил!

— Заткнись, — прошипел Ральф, причем его корявая изрубленная ручища нащупывала рукоять меча, — лучше заткнись! Я не трахал никакого пленного барабанщика!

— Ага, — отозвался голос с другого конца стоянки; народ живо прислушивался к нарастающей перепалке, — всем известно, что он был не пленный, а уже дохлый, га-га-га-га! — на этот раз поголовно все покатились со смеху, причем, наш доблестный командир возглавлял веселье, лежа на спине и бессильно стуча кулачищем по земле; безудержные раскаты ухающего смеха затопили полянку, на которой мы обедали. Эти люди любили вот так вот безудержно хохотать, хотя, шутки у них были те еще… Тут кто-то запел:

A тот кто труп врага ебет,
едва затихнет бой,
доспех пускай в обоз сдает,
а труп берет с собой,
его работой елдака
разделать под орех,
поскольку выебать врага
и дохлого не грех![9]

Смеяться больше никто не мог, весь наш славный отряд совершенно потерял боеспособность: кто-то постанывал, согнувшись в три погибели, кто-то катался по земле, кто-то обессилено обнимал дерево: личный состав стонал и всхлипывал. Глядя на товарищей, Ральф оставил свои кровожадные намерения и начал заметно прыскать.

— Знаете что, kameraden, идите-ка вы все к черту! Я посмотрю, как вы будете ржать, когда три колонны озверевших козопасов навалятся с пиками и алебардами наперевес!

Вот такими милыми и незатейливыми шутками мы скрашивали досуг на отдыхе и в походе. То и дело поднималась тема предстоящего противоборства со швейцарцами. И, хотя, перспектива была относительно отдаленной, даже испытанные ветераны далеко не всегда склонны были над нею шутить.

Надо взять на заметку, и аккуратно выспросить, отчего бывалые ландскнехты заметно опасаются грядущей драки? На них совсем не похоже, вроде бы…

Я очередной раз мысленно проклял нерадивость моих предшественников, которые не снабдили Управление такой важной информацией. А мне снова приходится хитрить и отмалчиваться, притворяясь, что я в курсе дел. Конечно, я точно знал, кто такие швейцарцы, и где они проживают, местную географию мне вдолбили буквально в подкорку. Но, отчего их все вот так боятся? Чем они так особенно опасны? Важные сведения, особенно, если учесть, что нам, а значит и мне, с ними вот-вот предстоит схватиться.

В лагерь мы прибыли ранним утром. Возле частокола нас остановили часовые, Конрад назвал пароль, и мы въехали в расположение армии. Стоянка удивила многолюдьем и продуманной до мелочей планировкой, и неприятно поразила дикой вонью от переполненных выгребных ям. Последнее, впрочем, похоже, совершенно никого не смущало. Придется привыкать, сказал я себе. Хорошо бы, чтобы это было самым страшным препятствием на моем пути.

Меня записали в отряд гауптмана Конрада Бемельберга и поставили на довольствие.

— Жалование будешь получать после присяги и смотра, — проговорил интендант, словно делая одолжение, предельно душным голосом, свойственным, кажется, всем чинушам во всех концах галактики.

Мой командир придирчиво оглядел меня и сказал:

— Так-с. Так-с. И что мы видим? Отвратительное пугало. Значит так, позорить фанляйн не позволю. Конечно, в ландскнехта тебе еще рановато переодеваться, но задрапировать тебя как-то надо… деньги у тебя есть?

— Есть, — ответил я, благословляя изрядный запас серебра и золота, которым меня снабдили.

— Это хорошо… я думаю, кожаный дублет спасет положение…

— А может я сразу и доспехом обзаведусь? — вспомнил я наставления насчет этого важного предмета воинского обихода.