Солдат императора

А название нормальному фрицу и выговорить-то непросто, хотя, кажется, все вполне понятно: Онзеливе-Врауэкерк – церковь Нашей Любимой Дамы – собор Богородицы, стало быть. Керк – церковь, как у нас – кирха. У нас святой – санкт, у них – синт, у них – ван, у нас – фон. Где-то рядом, но чуть по-другому, и так во всем.

И конечно, реформаторы-протестанты. Ревностные. Суровые. Породистые. Их много, куда ни плюнь – попадешь в кальвиниста.

Какие-то они здесь агрессивные. Насмотрелись мы на протестантов еще в армии. Среди ландскнехтов их полно, что говорить, сам Фрундсберг в свое время потрепал по впалой щеке Мартина Лютера и ободрительно сказал: «Нелегкий путь ждет тебя, монашек». И щека та уже совсем не впалая, и путь вполне торный, а до сих пор все вспоминают.

Среди наемников все было тихо-мирно, солдатам решительно наплевать, католик ты или лютеранин. Не мешай товарищу, и он тебе не помешает. Здесь иначе. Не дай бог решат, что ты папист. Немедленного религиозного диспута, скорее всего, в формате одностороннего наставления, не миновать. И поколотить могут запросто. А могут насмерть убить.

Интересный город Антверпен. Приятно топтать мостовые, осознавая ретроспективу, ведь здешнее эхо помнило еще мягкий шелест сандалий римских граждан и мерный грохот легионерских калиг.

Причастность к несокрушимым орлоносным солдатам древности была особенно приятна, ведь наши баталии то и дело называли «новыми легионами». На мой взгляд, если продолжить исторические коннотации, мы, ландскнехты, были удачным гибридом сариссофорных[84] фаланг Великого Александра с легионами кесарей.

Апейрон[85] длинных пик – огромные македонские копья, а тяжеловесные квадратные полки срисованы с когорт Гая Юлия. Хотя и то и другое мы позаимствовали у гораздо более близких исторических соседей, у швейцарцев, но это как-то неромантично.

* * *

Антверпен принял меня в объятия привычной городской вони, подогретой летним солнышком. Я насчет обонятельных впечатлений сделался непритязателен, да и сам пропах за время дороги, и если вы думаете, что это были фиалки, то вы здорово заблуждаетесь, так что гостеприимством остался доволен. Тем более что Жан Артевельде обрадовался старому сослуживцу, как выпивке.

Жена его, естественно, подозрительно отнеслась к перспективе неопределенный срок делить кров с вонючим солдафоном. Франсуаза держала дом и своего мужа в жестком мундштуке своих нежных рук и тихого голоса с эротической хрипотцой. Поводья были достаточно длинными, но попробуй взбрыкни – наткнешься на шпоры ее голубых глаз.

Жан выглядел настоящим главой семьи – еще бы, герой, мушкетер и все такое, но опытный взгляд быстро различал истинного владыку этих стен, как каменных, так и жизнеустроительных.

– Вы надолго к нам? – первое, что спросила проницательная мадам, почувствовавшая после обязательных приветствий и взаимных «очень приятно» угрозу семейной гармонии.

– Пауль останется столько, сколько сочтет нужным, – отрезал Жан, узнавший уже мои обстоятельства, после чего выдержал короткий, в рамках приличий – у Франсуазы все было в рамках – поединок взглядов. И победил в кои-то веки. Женская сила разбилась о крепость уз нержавеющего солдатского братства.

– Тогда позвольте, герр Гульди, показать вам вашу комнату, – Франсуаза изящно сложила руки на груди и поплыла, шелестя долгим дамаском подола вверх по лестнице.

Потом я слышал, как Артевельде-старший шипел: «Если бы не Гульди, наши дети росли бы сиротами, вам это ясно, мадам?» Несравненная Франсуаза парировала стальным «мы поговорим об этом позже, любезный муж», – аж зазвенело.

Я помылся, посетил цирюльника, который одолел острым лезвием мерзкую сиво-рыжую щетину на щеках и белобрысую поросль на голове, а заодно подверг остракизму траурные каймы под обломанными ногтями. Портной подогнал новый вамс, обрешенкельхозе и хозе, а также берет, выдержанные в моих любимых желто-красных цветах спектра.

Превратившись к ужину в человека, я вновь предстал пред очами Франсуазы, но льда в них не убавилось. Похоже, меня встретили по одежке, и я навсегда попал в тот раздел каталога женской памяти, где обретаются сомнительные личности, сбивающие мужа с пути истинного.

Впрочем, не навсегда!

Всем известно, что к мужскому сердцу дорожка протаптывается через желудок, а к женскому – через детей. Наследники фамилии Артевельде меня полюбили с первого взгляда и еще раньше, так как ваш верный рассказчик был любимым сказочным персонажем папашиных баек.

В тот первый ужин они буквально сожрали меня глазенками. Старшенький, четырнадцатилетний Филипп, ловил каждое слово, Лютеция – на два года младше, кажется, втрескалась по уши, а соломенноволосая синеглазка Сибилла пяти лет от роду немедленно потребовала сказок.

Когда отзвучала оригинальная лютеранская интерпретация благодарственной молитвы, Филипп, краснея ушами и страшно заикаясь, попросил, чтобы «мэтр Гульди» научил обращению с двуручным мечом, на меньшее он был не согласен, и при этом едва не открутил пуговицу на своем черном камзольчике.