Солдат императора

– Собрался. И как ты все помнишь? Сколько нас мимо тебя промаршировало, а гляди-ка, про мой Дрезден запомнил. – Скрипнувшее кожей кресло отпускает груз шестипудового тела, мягкие туфли шелестят на половицах, тихий ветер играет полотном шпалер.

– Я тебе жизнью обязан, так что ты – особая статья. И потом… ты же в армии фигура легендарная. Ну почти. Приятель Фрундсберга, при Павии самого Валуа захомутал, говорят. Это, кстати, правда? Да и про свадьбу, я ведь вполне серьезно напрашиваюсь. – Показавший дно кувшин удален, его место на дионисийском жертвеннике занимает новый.

– Скажешь тоже – «приятель»! Знаешь сколько вокруг Георга таких «приятелей» терлось? Адам настоящим его другом был, хоть они и лаялись постоянно. А я так… посредственный собутыльник. Про Валуа – все точно. До сих пор награду за молчание пропиваю, ха-ха-ха. А насчет свадьбы… я бы рад… честно… Скажи, я тебе врал хоть раз? Нет. И сейчас не намерен. Я очень далеко уезжаю. Очень. Ты ко мне домой за три тысячи лет не доберешься на самом быстром коне и под самым полным парусом. В Дрездене я никогда не был. А мать-отец живы, дай бог здоровья, но живут они не в Саксонии. Где? Я боюсь, что даже объяснить толком не смогу, этих мест на картах нет. Я не пытаюсь интересничать, я правду говорю, пойми. – Разум хмелен домашним теплом, с ним в сравнении вино – водичка, я несу лишнее, но ничего не могу поделать.

– Говоришь правду, да, видно, не всю, ну и ладно. Тебе виднее. Я страшно рад, что ты приехал. – Рубиновые брызги стекают по желтоватому стеклу бокалов.

– Точно, не всю. Не могу. Это секрет. Да не мой в придачу. Жан, если бы я мог… выписал бы тебе бессрочную визу на родину. Тебе бы понравилось. Какое там небо, какие женщины, хотя все необходимые женщины у тебя уже есть. Скажу только, что не позже июля следующего года я уеду. Исчезну. Как ни грустно, навсегда. – Ладонь греет стенки бокала, желтые свечи ломают свет в благородной темноте красной жидкости.

– Во загнул! Но, Пауль, ты взрослый мужчина, если молчишь, значит, так надо. Ха, а что там с небом у вас? Какое оно? – Скрипит старый дом, ветер гуляет в дымоходе, мысли летают от головы к сердцу и обратно.

– Зеленое! Ха-ха-ха! Устал я очень. Давай по последней и в койки? – Текучая червлень сбегает в глотки, и мы уползаем навстречу утру.

* * *

Утро, новый день, новая жизнь. Как я надеялся, на ближайший год.

Семья Жана Артевельде проживала в солидном доме – не доме, скорее особняке, от которого за пять минут можно было дойти до замечательно красивой Синт-Якобскирк, в смысле церкви во имя святого Якова.

Это если двигаться на север. А если на запад, то через пятнадцать минут неспешного шага мимо плыли воздушные контрфорсы кафедрального собора и тебя встречала основательная трапеция центральной площади Гроте-маркт, ограниченная гильдийными домами, жилищами знатных горожан и строящейся ратушей.

Гроте-маркт, как легко догадаться, значит «гроссе маркт», то есть большой рынок, что вполне соответствует ее изначальной функции.

Еще дальше стоял замок Стин, вроде как наш «штайн», то есть камень. Недавно его обновили по последней моде, рожденной пушками и ядрами, а никак не штурмовыми лестницами и рыцарскими мечами.

Ну а за ним текла судоходная Шельда, давшая городу жизнь и процветание.

По доброй традиции первый этаж дома занимала «контора», где трудился Жан и его помощники. На втором и третьем жили мы.

Просто так жить я не собирался, хотя трех сотен талеров мне бы хватило на год за глаза. Устраивать фехтовальное предприятие было неразумно, ибо я в скором времени засобираюсь.

Чтобы не загнить, я помогал Жану с его мушкетно-аркебузным парком, а также гонял Филиппа до седьмого пота на дворе. И себя заодно. Жан смотрел-смотрел, не выдержал и тоже принялся «трясти стариной».

Я купил отличные рейнские тренировочные дюсаки[86], шпаги и мечи «бастарды» с полукруглыми концами и тупыми кромками. И началось. Ну люблю я это дело, да и привычка. Филиппа, правда, ваш покорный слуга до «бастардов» допускал ограниченно, ибо юношеский костяк не был готов еще к свирепым нагрузкам длинного железа.

Местные умельцы, конечно, на такие условности плевали и запросто приучали к двуручному оружию лет с десяти, но я не так воспитан. Постепенность нагрузок – вот залог успеха в фехтовании. А то и не научишься ничему, и покалечишься. Оно надо?

Вечерами я тетешкался с Сибиллой.

До чего чудная девочка! Хоть и баловная.

Постепенно сказки из меня посыпались как из дырявого мешка. Разобрался в механике образования и врать стал очень ловко и увлекательно. Ребенку же счастье! И для загрубевшей почвы пустынного мужского сердца не без пользы. Расцвело оно оазисами, честное слово. Даже угрюмый матершинник Рихард Попиус превратился во вполне обаятельное существо, не без вредности, но все же. Вот бы он удивился!

Франсуаза ван Артевельде все мне прощала за Сибиллу.