Солдат императора

Однако хитроумный Пульчи всячески его поносит и распространяет за его спиной сплетни, не давая личного повода к дуэли, причем всюду с ним ходит его кузен Бьякака, который похваляется превратить Бенвенуто в решето, если им доведется скрестить клинки. Бьякака нанял трех головорезов из неаполитанских бретеров, которые также не оставляют его ни на секунду, как и он не отходит от Луиджи Пульчи, так что они перемещаются по городу и окрестностям впятером, а сказанный Пульчи разъезжает на своем великолепном вороном иноходце, появляясь где только можно в компании Пантасилеи.

Я думаю, что Бенвенуто не хочет напрасно рисковать, связываясь в одиночку с пятью противниками, и заручился помощью у Пауля. Место и время предполагаемого картеля также несложно вычислить, ибо всем известно, что Пульчи с Пантасилеей и кузен Бьякака будут на ужине в доме некоего Ромоло, где и будут, по моему мнению, поджидать их друзья.

Я решил не оставлять их в этом благородном деле, и из таверны, где прямо сказал, что они несправедливо поступают, не посвящая меня в свои планы, мы вместе направились к дому сказанного Ромоло.

Напротив дома имелся сад, обнесенный терновой изгородью, где мы и укрылись в ожидании наших знакомцев. Густой шиповник причинял нам неисчислимые страдания своими колючками, что жалили беспощаднее швейцарских пик, но мы всё стойко переносили и терпели молча.

Души наши переполнялись гневом еще более при виде огней в окнах, а также от доносившихся оттуда веселых голосов и музыки. Наконец наше упорство было вознаграждено, ведь все шестеро, включая Пантасилею, вывалились из дверей. Пантасилея громко сказала: “Мой Луиджи, позволь я тебя поцелую назло этому ужасному Бенвенуто!” – что и сделала со всей возможной страстью, это мы прекрасно видели из нашего укрытия, так как ночь была лунной и звездной.

Бенвенуто не выдержал этого зрелища, тем более что весь был истерзан шиповником; он со страшным криком прыгнул вперед со шпагою в деснице и кинжалом в шуйце, мы же последовали за ним.

С великим мужеством и отменной яростью мы оттеснили наемников, после чего кузен Бьякака, забыв свою обычную дерзость, сказал: “Синьоры, не делайте дурного этой деве, она, видит Бог, ни при чем”.

На это Бенвенуто поднес клинок к его лицу и как закричит: «Если вы сейчас не уберетесь, я заставлю эту шпагу сплясать на вашей голове», – и так страшно он кричал, что от испуга у сказанного Бьякаки, видимо, расстроился желудок, так что он метнулся, словно заяц, за куст, стягивая штаны.

Мы с Паулем вновь схватились с наемникам, производя такой шум, как будто здесь сражалось войско в несколько сот человек, наши шпаги грозно сверкали, высекая искры, яркие, как сами звезды. Бенвенуто же встал перед злосчастной парочкой и заорал голосом поистине нечеловеческим: “Всем вам конец”.

Луиджи выхватил клинок, но страшный удар обезоружил его, после чего острие шпаги пришлось ему в левую часть груди, напротив сердца. Но, к счастью для юноши, эти мерзкие сатиры обжелезили его под камзолом панцирем или чем-то подобным, так что шпага скользнула в сторону, ранив беспутную Пантасилею в нос и рот.

Оба повалились на землю, подобно кулям с нечистотами. Мы продолжали доблестно сражаться, как подобает солдатам императора, а кузен Бьякака со спущенными штанами вопил и убегал. Тут на шум выскочил сказанный мессер Ромоло с друзьями и слугами, которые отважно взялись за оружие, но мы сбили нескольких с ног и скрылись в ночной тьме.

Весело хохоча, наш маленький отряд беспрепятственно достиг дома Икара Тассо, который, будучи великим знатоком в делах чести, полностью наши действия одобрил и сокрушался, что мы не взяли его с собою.

Наутро о схватке знал весь город, причем Челлини в свойственной ему манере рассказывал, что врагов было не менее двадцати, совсем забывая, что и он был не один. По всему выходило, что Бенвенуто в одиночку всех поверг, но рассказывал он так славно, что даже те, кто ему не верил и точно знал, как было дело, слушали не перебивая и радовались такому разрешению интриги.

Радость наша, однако, была кратковременной. Когда подзажили раны у Луиджи и той потаскухи, они пригласили оклемавшегося педераста Микеле Реджио и побежали жаловаться в Совет Восьми.

К сожалению, там заседало много белокукольных савонарольцев[53], что были настроены против Бенвенуто и вынудили Совет принять решение о его изгнании из города. Меня и Пауля постановили арестовать и судить, о чем нас своевременно известил добрый Икар Тассо, так что мы в великой спешке покинули город вместе с Бенвенуто, который принял решение отправиться в Рим.

Теперь я пишу эти строки, сидя под деревом, ибо ночевать нам пришлось, укрываясь одним лишь небосводом. Мы сердечно расстались с Челлини, пожелав тому всяческой удачи и снабдив деньгами на первое время. Пауль сказал, что вояж наш и так подходит к концу и что хорошо, что мы возвращаемся в действующую армию».

Из дневника Пауля Гульди

8 октября 1522 года