Солдат императора

Разврат и пьянка – самые утомительные вещи на свете!

«Я совершенно счастлив, точнее, был таковым, но теперь немного утомился и больше не испытываю этой благостной эмоции.

https://storage.piter.com/upload/new_folder/978544611951/17_Benvenuto_Chellini.jpeg

Бенвенуто Челлини (1500–1571)

Безудержное прелюбодеяние и каждодневное поглощение спиртного изнурили мой организм, и без того уставший во время военной кампании, сражений и напряженного итальянского вояжа. Отсутствие обязанностей и почти неограниченные финансовые средства, помноженные на общество прелестных дам веселого нрава в окружении людей искусства (надо сказать, что сеньор Тассо оказался большим любителем хорошего вина, так что пребывание в его доме не спасает меня от пьянства), оказались слишком сильным искушением для меня, о чем не без стыда доверяюсь я безответной бумаге.

Боюсь, что исповедь повлечет неминуемую епитимью. Хорошо бы отделаться недельным постом и сорока “Pater Noster” перед отходом в объятия Морфея. Иногда даже жалею, что я не признаю практики индульгенций, которая мне кажется прыжком от христианства в некое подобие извращенного иудаизма.

* * *

Что творит Гульди?!

Ваш покорный слуга имел доверительный разговор с Бенвенуто Челлини, который с полной уверенностью подтвердил мои подозрения касательно любовных пристрастий сказанного Микеле Реджио.

По его словам выходит, что женским ласкам тот предпочитает порочные и противоестественные утехи развратных юношей, что наложило заметный отпечаток на его манеру говорить и держать себя в обществе; отсюда же происходит нездоровая страсть Реджио столь тщательно ухаживать за своим телом и нарядом. Также Челлини сказал, что особого расположения тот добивается у высоких молодых мужчин с развитой рельефной мускулатурой.

Господи Спаситель, что творит Пауль?!

Клянусь матерью Богородицей, он уже неделю позирует ему обнаженный, а от всех предупреждений отмахивается, что от назойливой мухи. На мои слова, что Гульди надо все рассказать, Бенвенуто только смеется, говорит, что выйдет неплохая шутка. Ему бы все шутки!

Гораздо больше он озабочен отношениями с распутною Пантасилеей, которая не обращает более на него внимания, увлекшись особой Луиджи Пульчи; а мне, право, не до смеха. Все-таки Пауль мой боевой брат, с которым мы плечом к плечу встречали смерть при Бикокка и делили походный хлеб.

Подожду день да поговорю с ним начистоту. Видели бы вы, милостивые государи, взгляды, которыми провожает его Микеле, когда сказанный Пауль удаляется на ночь с девицей! Чистый диавольский огонь! И таскается повсюду за ним подобно репею в собачьем хвосте. Пауля необходимо выручать, нельзя допустить…»

Из дневника Пауля Гульди

2 октября 1522 года

«Не знаю, как описать все произошедшее. Не хватает слов. Впрочем, как говорил мой научный руководитель в академии: “Не знаешь, что писать, начинай писать все по порядку”. Итак, начинаю, хотя порядка во всей этой истории мало. Какой же я был идиот!

Только теперь до меня доходит смысл разговора, что имел место позавчера, который я совершенно пропустил мимо ушей и своего затуманенного вином мозга.

– Пауль, слушай меня внимательно! – сказал Адам, похитив меня из хмельных объятий одной девицы и шумного угара буйного общества служителей разнообразных муз.

– Адам, я весь внимание, – ответил я, хотя на самом деле внимание мое было далеко-далеко.

– Пауль, это серьезно! Слушай!

– Брось, я же сказал, что слушаю, – ответил я, пока любезный друг буксировал меня на балкончик, – мы выпивали в доме… а в чьем же доме мы выпивали?

– Пауль, – зашептал он, невольно напомнив схожую ситуацию в венецианском пьяццо синьора Джованьолло, – Пауль, твой ваятель питает к тебе влечение самого нездорового, низменного свойства!

– Чего питает? Выражайся яснее, я не вполне адекватен…

– Ч-ч-черт, вижу! Над тобой потешается вся ваша разудалая братия, скоро это будет самый популярный анекдот во Флоренции! Я, если ты не понял, говорю о позировании у этого… этого, в общем, у Микеле Реджио!

– Погоди, Адам, я за тобой не поспеваю, – сказал я, облокотившись на скрипнувшие перила, нависавшие над темнеющим в ночи садиком. – О чем ты, при чем тут Микеле?

– Да при том, что Микеле твой – обычный гомосексуалист! Педерастическая блядь, если так понятнее солдатскому уху! Это все знают и не устают ржать у тебя за спиной!

– А что такое “гомосексуалист”? – спросил я с круглыми глазами, решив косить под психа. Честно говоря, тогда я думал, что Адам испытывает внезапную пьяную зависть к моей неожиданной популярности, а кроме того, срочно хотел вернуться под ласковое крылышко моей… как же ее звали?

Словом, Адам раздражал, и от него требовалось срочно избавиться. Получилось вполне. Он сделал яростные глаза и окаменел подбородком. Помолчал секунд пять, наполняя воздух ощутимыми флюидами злости, потом смачно плюнул на деревья и очистил балкон, бросив через плечо: