Н-да, мезансцена образовалась как в хорошем театре. И Челлини опытным глазом художника ее вполне оценил:
– Замри, замри, Паолито! Замри! Держи его так! – заорал он вдруг, словно обезумев, бросаясь к столу и хватая бумагу с грифелем.
– Мать моя! Мать моя! Это же Персей!!!
– Чуть выше голову! Да не свою, дурак, его! – И снова комната наполнилась скрипом грифеля. Требовалось внести ясность, и мы с Адамом одновременно вопросили:
– Какой Персей?! – это Адам.
– Ты что творишь, ненормальный?! – это я.
– Творю! Именно! Адам, это же Персей с головой Медузы!!! Это будет такая скульптура, это шедевр, это
Надо ли говорить, что я так опешил, что даже забыл послать приятелей по матушке тридцать три раза, как собирался изначально. Я только стоял и тупо хлопал глазами. Что тут сказать? Секунд этак через сто пятьдесят я нашелся:
– Вы тут все свихнутые! Черт, угораздило же связаться! – После чего брезгливо бросил начавшего подавать признаки жизни Микеле и решительно зашагал к своей одежке.
– Ты бы на себя посмотрел! Нет, ну какая сцена! Какой материал!
Адам хрюкнул. А неугомонный Бенвенуто счастливо рассмеялся, сворачивая изрисованную бумагу в рулон:
– Итак, Медуза повержена, Персей победил, небывалый шедевр создан. Это надо отметить. Адам, пошли пропивать твой, то есть теперь мой, скудо!
И мы отправились пропивать. Решительно невозможно сердиться на этого человека».
«Не прошло и дня с момента счастливого прозрения Пауля и наказания, заметим, вполне справедливого, мерзкого развратника Микеле Реджио, как он полностью помирился с Бенвенуто Челлини и, кажется, замышляет с ним некую авантюру. Мой друг был очень зол, и это еще слабо сказано, хотя, как человек разумный и обстоятельный в рассуждениях, он отлично понимал, что если и есть кто-то, на кого можно злиться, то только на себя самого, а точнее, на свою наивность, невнимание и безалаберную глупость, что чуть не толкнула его к страшному греху и не сделала посмешищем для всей Флоренции.
Но все закончилось благополучно, и я надеюсь, что урок этот пойдет Паулю на пользу в его дальнейшем жизненном борении.
Теперь Пауль стал чуть ли не героем всех кабацких историй на ближайший месяц. Челлини с небывалым вкусом описывает это приключение и счастливое разрешение всей интриги, пользуясь небывалым успехом, – сеньор Тассо, например, смеялся так, что чуть не отдал богу душу, его даже пришлось отпаивать вином.
Микеле Реджио, да порастет его грязный анус рыбьей чешуей, хорошо известен в городе, а особенно знаменита его пагубная страсть, и все давно ждали, чтобы кто-либо его проучил, отомстив за позор, которому сказанный Микеле обрек все художественное сообщество перед лицом коллег и заказчиков.
Теперь он вот уже несколько дней нигде не показывается, что совершенно не удивляет, учитывая, какие побои нанесла карающая длань моего друга, ведь длань эта может быть весьма тяжелой, мне ли не знать этого!
Несложно догадаться, какую именно авантюру замышляют и вынашивают душевные мои приятели Пауль Гульди да Бенвенуто Челлини. Речь идет о возможной мести упомянутому Луиджи Пульчи, который всюду хвастает, что “прекрасная Пантасилея” бросила “жалкого Челлини” ради его, Пульчи, невероятных достоинств, богатств, знакомств и возможностей.
Причем даже слепой видит, а мы, хвала Богу, не слепцы, что похвальба его преследует единственную цель побольнее задеть самолюбие и гордость сказанного сеньора Челлини, ведь сама Пантасилея, по моему убеждению, не стоит доброго слова, а вот с Бенвенуто Луиджи на ножах и использует каждую возможность, чтобы тому досадить. Всем известен темперамент нашего друга, так что его и провоцировать не надо – к ссоре и драке он всегда готов.