Солдат императора

Вот это скромняга! “Художник с большой буквы «Х», непревзойденный мастер”… Точно! Челлини! Молодое флорентийское дарование, о котором только и разговоров было от Венеции до Рима! Скульптор, ювелир, чеканщик, гравер, живописец, музыкант, поэт. Его дароносицу я видел в Папском дворце и, кажется, золотого дельфина… Да… Если я когда-нибудь достигну таких вершин хоть в чем-нибудь, можно сказать, что жизнь удалась. Ну что же, с таким человеком я не прочь и пообщаться. И мы начали общаться, вышагивая по гулким плитам в тени колоннады.

Надо сказать, что “общался” в основном Челлини, а я слушал и мотал на ус. Этот несомненно умный флорентийский гений обладал красноречием записного оратора и неисчерпаемым запасом хвастовства.

Я успел выяснить, что Бенвенуто лучший ювелир, скульптор и прочая, прочая. Что его шпаги боится половина Италии, а вторая половина не боится только потому, что не видела его в бою. Что Микеланджело Буонаротти и Рафаэль – великаны искусства, но он уже с ними вполне сравнялся, и это в юном возрасте, а с годами он превзойдет их и не только их. Что у него море заказов от самых знатных и богатых людей Европы. И все в таком духе. Что Торриджани[48] – отличный мастер, но ремесленник и не более того. Что он не имел права бить морду и ломать нос Микеланджело, потому что тот – гений, в то время как Торриджани – ремесленник. И прочая. И так далее.

Мы договорились встретиться завтра в полдень на площади перед Советом Синьории, где выставлены картоны[49] божественного Леонардо да Винчи и Микеланджело, сделанные по заказу Пьетро Содерини, которые я просто обязан увидеть как человек образованный и тонко чувствующий. После дворца Совета я непременно должен пойти в один кабачок, где собираются лучшие художники Флоренции. И так далее. Короче говоря, на завтра у меня весьма обширная программа.

Когда мы распрощались, вашего покорного слугу слегка пошатывало. Господи, да разве может в человеке быть столько энергии?!

Тассо в школе так и не появился».

Из дневника Адама Райсснера

21 сентября 1522 года от Рождества Господа нашего Иисуса Христа

Флоренция. О посещении дворца Совета Синьории и знакомстве с художественным сообществом

«…После того как Пауль Гульди любезно пригласил меня с собою. Картоны, что хранятся в Совете Синьории, чудесны, слов нет, чтобы описать их великолепие. Недаром люди искусства почитают их настоящей школой живописи, ибо два титана, чьим мастерством восхищается вся Европа, в этих работах превзошли сами себя.

Ничтожный Пьетро Содерини, которого наши войска с треском вышибли из Флоренции в 1512 году, этим заказом, пожалуй, навсегда обессмертил свое имя. Пройдет жалких двести лет, и кто такой Содерини, никто и не вспомнит, может быть, кроме нескольких пропитанных пылью служителей Клио[50]. А имена Леонардо и Микеланджело пребудут в веках, и хитроумный Пьетро навсегда приклеится к их славе.

Право, история сохраняет не только геростратов, чему не может не радоваться сердце образованного человека.

Полотно да Винчи изображает триумфальную победу флорентийской конницы над сиенцами в битве при Ангиларе 1440 года. Момент, когда под ударами мечей падает знамя Сиены, передан с великой живостью, так что кажется, что ты оказался там – в пылу сражения, слышишь лязг доспехов и звон клинков, а рука всякого настоящего солдата, хоть раз вкусившего смертельной карусели, сама ищет рукоять шпаги.

Микеланджело живописал битву при Кашине 1364 года.

Из вод реки Арно выбегают обнаженные пехотинцы, поднятые тревожным сигналом труб, и спешат к своему оружию. Как говорил Бенвенуто Челлини и как я это запомнил: “С телодвижением таким прекрасным, что никогда ни у древних, ни у других современных не видано произведения, которое бы достигало такой высокой точки мастерства”.

Названный сеньор не преминул, правда, восторгаясь картонами, сообщить, что копии, что он снял с них, по его мнению, удались даже лучше оригиналов. К сожалению, сеньор Челлини болтлив и хвастлив не менее, чем талантлив.

Пока мы разглядывали вышеупомянутые картоны и другие произведения, к нам присоединились некие господа Луиджи Пульчи и Микеле Реджио – знакомцы Челлини.

Реджио оказался скульптором и тут же принялся уговаривать моего спутника позировать ему, так как, по его словам, “никогда не встречал столь совершенного сложения и воинственной фигуры в сочетании со столь красивым и правильным лицом”.

Мне Реджио не понравился, так как в нем было что-то порочно женственное, а заговорщическое подмигивание и жесты, что посылал мне за спиною у того Челлини, только укрепили мои подозрения.