Солдат императора

Расхристанность угадывалась в основном в растрепанных чувствах и отсутствии головного убора. В остальном платье пришельца было в полном порядке, если не считать расстегнутого чуть не до пупа ворота. Глаза смотрели дико, ищуще, я бы сказал, алчуще.

Алкал офицер крови, на что несомненно указывали выпученные очи, невнятные, но грозные проклятия всему белому свету, а также рука, ласкающая эфес. Кого он искал, стало ясно спустя секунды.

Мы замерли с кубками в руках и с любопытством обозрели новоприбывшего. Он отплатил нам тем же, и мы его тут же узнали. Это был дон Франциско де Овилла собственной усатой персоной и без охраны.

Охрана, впрочем, ему не требовалась.

Испанец одним махом преодолел разделявшее нас пространство и принялся рассеивать сомнения, а также удовлетворять любопытство:

– Ты-ы-ы-ы, – заорал на своем родном языке, но тут же перешел на хороший южно-германский, – ты, гнида, мразь, каналья! – Тут до меня дошло, что черный палец перчатки тычется в сторону моей, пардон, хари. Я удивился. Я осведомился, в чем дело. Я начал расстраиваться, так как при коллегах-солдатах нельзя обращаться к офицеру вот так, если не жаждешь неприятностей. Неприятностей дон жаждал, в чем быстро уверил меня и публику, хотя сперва просто много ругался.

– Ты, блядь паскудная, ты, похотливый козел, ты спал с моей женщиной, тварь!

Я удивился еще сильнее и засомневался.

Не припомню в моей постели ни одной благородной донны, достойной благородного дона. Может быть, раньше? Любекских подруг я даже по именам-то не всех помнил. И то вряд ли. Что делать в такой дыре благородной донне, достойной благородного дона? И какого черта он так плохо про меня говорит при всех? Это надо было прояснить.

Я с расстановкой допил вино и поставил бокал на стол.

– Плоскогрудые испанские доски не в моем вкусе, – сообщил я, вытирая губы. Все редкие утренние обитатели кабака во главе с хозяином незаметно растворились. Уперев руки в стол, я закончил: – Хотя, быть может, я и поимел кого в прошлом году, разве всех упомнишь?

– А-а-а!!! – Франциско прямо зашелся, сделал попытку выхватить шпагу и вложить ее в новые ножны моих кишок. Не вышло. Бдительные товарищи при первых признаках дебоша аккуратненько обошли стол и теперь висели на плечах де Овилла. Он ловко раскидал двоих, но еще с тремя не совладал. Настало время объясниться.

– Дон Франциско, из уважения к вам я прямо сейчас не сворочу вам физиономию на сторону, хотя словами меня угостили вы очень опрометчивыми. Если вы дадите слово не размахивать железкой и объяснить суть дела, вас отпустят и выслушают. Ну? – Вся сия тирада стала возможной к декламации спустя минуту возни, воплей, богатой мимики, жестикуляции и темпераментных испанских проклятий.

После дон Франциско осознал, что попался крепко, утихомирился и очень гордо кивнул высокородной головой, что, надо полагать, означало перемирие и начало переговоров. К окончанию оных я был вишнев и яростен не хуже самого испанца, так что товарищи бдительно поглядывали и на меня – не ухвачу ли рукоять?

Зара?

Зара.

Зара!

Так вот куда она ходила каждую неделю! Проклятая многостаночница! Чертова двустволка!

А как же любовь и «хочу сына»? А я – дурак, надо же было…

Но, черт возьми, я люблю ее! И не отдам этому испанскому петуху.

Плевать на ревность, хотя даже самый стойкий поборник свободы отношений вряд ли сдюжит, когда узнает, что его мечта регулярно вульгарно трахалась вот с этим вот напротив. Но плевать, это ерунда.

Главное, что между нами стоит стеной выскочка-дворянчик, дон, разрази его гром, Франциско де Овилла, мать его! А проклятый разлучник тянулся напряженной струной и сквозь зубы выплевывал слова обвинения:

– Я точно знаю, что ты спал с Зарайдой, которую я давно считаю своей. Не стоит оправдываться. Вас многократно видели вместе. Не отрицаешь? Вот и ладно. Тебя, проклятый развратный эфиоп, я убью. Ты будешь плавать в своих испражнениях, тварь, а Зарайда останется со мною!

– Э-э-э, братцы, – в плавность монолога встрял один из бдительных, кажется, его звали Герхард, ротмистр из соседнего фанляйна, – знаете, что полагается за драки по императорскому указу? От поножовщины до самой законной дуэли?

– Этот мне не «братец», – отрезал испанец, топорща усы, после чего стянул левую перчатку и величественно хлестнул меня по щеке. – Это если есть сомнения в моих словах. И быть может, храбрости добавит, а то я слышал, что ландскнехты нынче здорово скурвились.

Я зарычал. В глазах расплясались багровые черти, а рассудок провалился в задницу.

– Вызываю тебя на бой, – я буквально чеканил фразы, бросая отрывистые немецкие слова. – Немедленно!

– Шпаги и даги, – приосанился де Овилла. – Немедленно.

– О! Ого! – раздалось с разных сторон. – Добрая драка!

– Три гульдена на Гульди!

– Пять на петушка. Гульди, говорят, только с двуручным мечом красавец!

– Принято!

И так далее. Народ заметно ободрился.

Бдительный Герхард высказался здраво: