Солдат, рассказавший неправду

И Хеске, опытный и умный солдат, теперь жалел о том, что Жанны нет в живых. Он думал о Германии и сокрушался о своей стране… Если бы немецкому гауптману вдруг задали сейчас неуместный вопрос, мол, как вы думаете, кто, на ваш взгляд, лучше командовал советскими войсками на территории побежденной Германии, товарищ Сталин или Жанна?.. Хеске, наверняка, не думая выкрикнул: «Конечно же Жанна!..» Он ненавидел ее и любил, любил и снова ненавидел. Она была ему чужой, и он с ужасом думал о том, что если бы он родился и вырос в России, то с радостью пошел за этой девушкой. Смерть Жанны в какой-то мере опустошила и его самого, уже порядком запутавшегося в переусложненных русскими истинах.

В конце Хеске сказал:

— Мы, немцы, проиграли войну в России, потому что за три года сами стали немножко русскими. Я помню эти зимние, бесконечные просторы, которые можно увидеть только в России… Наверное, по своему психологическому воздействию они были сильнее артобстрелов и бомбежек. Что-то со скрипом ломалось в нас, немцах, и мы уже без злости слушали русские песни, которые доносились с той стороны. Недавно мне приснился странный сон: я кричу из русского окопа немецким солдатам, чтобы они сдавались. А рядом со мной стоит Жанна. Не знаю, но там, во сне, я почти любил ее… А ненавидел совсем другое. Мы были с ней в одном окопе, и я был рад этому. Жанна убеждала кого-то по рации прекратить артобстрел немецких окопов…

«Майор» подавился папиросным дымом и закашлялся.

— Что, в самом деле?!.. — улыбнулся он.

— Ну, если сон — реален, то, как вы выразились, все происходило на «самом деле». Я понимаю, что все это довольно странно, господин офицер, и возможно я просто схожу с ума, но… Знаете, я не жалею об этом.

— О чем?

— Об этом сне.

— Скоро кончится война, — успокоил пленного «Майор». — К тому все идет. И ты это понимаешь. Правда, ты — выжил, а вот Жанна — нет.

Немец опустил глаза и тихо сказал:

— Если вы надеетесь переделать нас, немцев, у вас все равно ничего не получится. А когда кончится война, кончатся и эти проклятые сны…

В его голосе не было злобы, скорее всего в нем снова прозвучало страдание едва ли не смертельно уставшего человека.

… Жанна так и не была представлена к награде, потому что уже к осени 1944 года погибли почти все, кто ее знал. Было мало документов, а рассказы немецкого гауптмана никто не собирался принимать в расчет. Кроме того, появились новые герои и их было не мало…

Когда «Майор» закончил рассказ о Жанне никто не поспешил с вопросами.

— Она и должна была так уйти, — наконец сказала Надежда Викторовна.

Ее голос прозвучал строго и сухо, как учительский ответ на сложную задачу.

— Как это так?.. — тихо спросил кто-то.

Сухощавое лицо Надежды Викторовны исказила кривая усмешка:

— А так, без фанфар. Это вам, героям-мужикам, нужны залпы и фейерверки. А эта… В общем, Жанна… Она же всех помнила. И тех, кто ее после высадки прикрывал, и деда Тимофея и еще многих и многих… Одним словом, всех. Она смерть словно на две части делила и одну себе брала. Но всему есть предел.

Надежда Викторовна замолчала, а ее усмешка — к моему ужасу! — вдруг напомнила мне оскал волчицы, защищающей своих волчат.

— На войне я почти так же, как Хеске не любила таких, как Жанна… — ее голос стал глухим и тихим. — Как не крути, а этот проклятый немец во многом прав. И скорее всего прав во всем… Солдат должен воевать с солдатом и воевать как солдат. А вот когда ты видишь горы гражданских героев в военной форме, сунувшихся на войну, то… Тошно это! Тошно и страшно.

У нас в медсанбате девушка была, Аней звали… Красивая… не знаю… как ангел что ли? К ее халату даже кровь не приставала. А еще терпеливая была и буквально двужильная.

Однажды наши разведчики немецкого пленного притащили. Придушили они его здорово, ну, и, в общем, в себя нужно было немца привести. Полчаса мы с ним возились и все-таки отдышался фриц, глаза открыл. Ребята-разведчики тут же в палатке покурить присели, я какие-то бумаги прямо на коленке подписывала. Аня рядом стояла… Вдруг — выстрел, тихий такой, как хлопок в ладоши. Я не поняла ничего, а потом Аня упала. Разведчики к немцу бросились и руку ему крутят… А в его в руке — пистолет. Героическую смерть решил принять за своего фюрера фашист. Вот только почему он в Аню стрелял, а не в солдат или в меня?..

— Потому что фашист! — убежденно сказал «Майор» — Хеске правильно говорил, их не переделаешь. Кстати, что это за разведчики такие были, почему немца не обыскали?

— Обыскали, конечно, — Надежда Викторовна подперла щеку ладошкой и на ее лице стала таять пугавшая меня усмешка. — Пистолет совсем крохотный оказался, за голенищем немец его прятал. А наши ребята три дня не спали, у двоих — обморожение, еще двух ночью пули посекли во время слепого пулеметного обстрела. Как выползли с той стороны — один бог знает. Они, кстати говоря, еще раз немцу жизнь спасли, потому что после выстрела в Аню его своими телами прикрыли. Досталось им не слабо, ведь легкораненных вокруг довольно много было. Если бы до немца добрались — на куски его порвали.