Солдат удачи

К переводам англо-американской фантастики он пристрастился в середине восьмидесятых, и это занятие привело его в студию Бритикова и Балабухи при ленинградском отделении Союза писателей. [5] Там он многому научился и выполнил свои первые работы: перевел романы Стерлинга Ланье "Путешествие Иеро" и Филипа Фармера "Сказочный корабль", а также ряд повестей и рассказов Ван Вогта, Азимова, Дика, Гамильтона, Лейнстера, "Дока" Смита и других авторов. По мере того, как убывала его страсть к науке, возрастал интерес к переводческой деятельности, и, после первых публикаций Ланье и Фармера, он взялся за более серьезные проекты, реализованные в 1992-95 гг совместно с издательствами "Северо-Запад", "Лейла", "СПИКС", "ВИС", "Тролль". В те годы он активно переводил сам, а также стал организатором группы лениградских переводчиков, впервые познакомивших наших читателей с Перинитским циклом Энн Маккефри, с Миром Реки Фармера, с дилогией Ланье об Иеро Дистине и Сагой о Ленсменах "Дока" Смита. Это были очень крупные работы, в результате которых за четыре года было выпущено два десятка полнометражных книг. Именно тогда Ахманов сформировал свое кредо переводчика, которое звучит следующим образом: надо переводить не дословно, а так, чтобы книга производила на русскоязычного читателя такое же впечатление, как на англоязычного. В соответствии с этой концепцией многие его переводы (прежде всего — "Дока" Смита и, отчасти, Энн Маккефри) являются, собственно, пересказами, результатом литературной обработки.

К созданию оригинальных вещей он перешел очень плавно — можно сказать, подъехал к собственным романам на горбу верблюда по имени Ричард Блейд. Как-то ему попалось несколько книжек Джеффри Лорда об этом неустрашимом супермене, и он их перевел для нескольких издательств; затем последовал заказ от "ВИСа" — там желали выпустить сериал о Блейде как минимум в десять томов. Романов Лорда, имевшихся в наличии, хватало только на пару книг, и один из издателей сказал: а почему бы вам, мсье переводчик, не написать недостающее самому? И мсье переводчик написал, а также привлек к этому делу нескольких весьма известных сейчас писателей-фантастов. Их имен я не называю, так как не просил у них такого разрешения, которое в данном случае необходимо — ведь мы говорим о писании сиквелов. А сиквелы почему-то считаются литературной поденщиной и презренным занятием для всяких недоумков.

Ахманов с этим не согласен. Он готов признать, что истории о Ричарде Блейде всего лишь бульварная литература, слегка подсоленная фантастикой, но, по его мнению, профессионал должен справляться и с такими задачами. Хотя бы затем, чтобы овладеть искусством написания боевых и эротических сцен, которые должны быть реальными, но не отвратительно-кровавыми и не скабрезными. По собственному опыту знаю, как это непросто, и согласен с утверждением Ахманова, что сага о неустрашимом Блейде его многому научила. Он написал около двадцати повестей и небольших романов под псевдонимом Дж. Лэрд, и хотя то был период ученичества, кое-какие из этих творений весьма занимательны, а иные явились для него испытательным полигоном для отработки различных фантастических идей. Как говорилось выше, я не собираюсь оценивать ни раннее, ни более позднее творчество Ахманова, но замечу, что читателям полезно знать, какие вещи написаны героем моего очерка, а какие — другими авторами, включая отца-основателя Джеффри Лорда.

Романы о Блейде относятся к особому поджанру, который можно было бы определить как героическую приключенческую фантастику. Подчеркну, что это, в общем-то, не фэнтези, не сказка, если не считать сказочных подвигов Блейда то в постели, то на поле брани. Что же касается сказок как таковых, то ими Ахманов интересовался очень активно (как мы помним, с пятилетнего возраста), а потому, закончив с Блейдом, переменил личину, превратился из Дж. Лэрда в Майкла Мэнсона и принялся за Конана. Этот киммерийский варвар стал для него "вторым верблюдом" — правда, наездник был теперь поискуснее, и сказки получились неплохие. В 1994-95 гг. Ахманов-Мэнсон написал четыре романа, повесть и несколько новелл, и этот период явился для него как бы стартовой позицией — или, если угодно, точкой перехода от науки к литературе, от облика ученого к писательской ипостаси. Что и завершилось в последующие пять лет.