Солдат удачи

— Мы не обсуждаем веру, мой храбрый генерал. Вера, в отличие от знания, слепа и глуха и не приемлет доказательств; либо она есть, либо ее нет. Вера — опора слабых, а ты — сильный человек… Поэтому не говори «я верю», когда нужны другие слова. Скажем, такие: я знаю, предполагаю, догадываюсь… Мы строим гипотезы на основании фактов, и вот тебе один из них: никто из вернувшихся не помнит тот мир забвения и пустоты. — Она снова покачала головой, отбросила со лба темно-каштановый локон. — А ведь вернулись многие! Точнее, их вернули… Мы знаем, что смерть не мгновенна, что это долгий процесс, который тормозится гипотермией в криогенных камерах; мы знаем это и умеем возвращать погибших к новой жизни. Ты, так же как другие, испытал искусство наших реаниматоров. И что же? Те, кого удалось оживить, толкуют про полет в светящемся туннеле и о сиянии в конце него… Реакция коры мозга, когда нарушается кровоснабжение, — вот что такое свет и чувство испытанного полета! Фантом, рожденный в зрительных центрах…

Хмыкнув, Дарт почесал горбинку длинного носа.

— Я не помню и этого. Может, меня и несло куда-то, но не в тоннеле, а на пушечном ядре… и было страшно больно… Прости, я оказался не слишком наблюдательным покойником.

Констанция улыбнулась, и он залюбовался ямочками на ее щеках.

— Живым ты мне нравишься больше. Только…

— Да?.. — спросил он после минутной паузы.

— Ты временами меня пугаешь. Смотришь так, словно готов вцепиться зубами и откусить кусок… Но кажется, в твою эпоху на Земле уже не занимались каннибализмом?

Пригасив голодный блеск в глазах, Дарт поклонился.

— Во всяком случае, не ели столь прекрасных дам. Мои извинения, госпожа… мои манеры отвратительны… Во всем виновато то проклятое ядро — вышибло из меня остатки учтивости. В нем-то все и дело — в ядре и долгом воздержании.

— Воздержание… хмм… Я слышала иное — и о тебе, и о других разведчиках.

Он потупил взор. В сказанном имелась доля истины: для женщин Анхаба разведчики были весьма привлекательной и редкостной экзотикой. Конечно, те из них, которые не занимались бесконтактным сексом, не размножались почкованием и не метали икру. Антропоморфность роли не играла, если учесть способности анхабских дам; для радостей соития они могли превращаться в паучих, в гусениц с шестью ногами и даже в ракообразных.

— Эти слухи сильно преувеличены, — в смущении буркнул Дарт. — Слухи, сударыня, такая же зыбкая материя, как потусторонний мир: желаемое выдается за действительное, действительное гиперболизируется… Как выяснить правду? Как отделить ее от вымысла?

Констанция улыбнулась.

— Со слухами я разбираться не возьмусь. Но мир, который ты называешь потусторонним… о нем можно кое-что узнать.

— Но от кого? Мы выяснили, что реанимированный покойник — плохой свидетель… Кто же тогда поможет тебе? Духи? Призраки? Неприкаянные души?

— О нет — живые люди! Спектр человеческих возможностей очень широк, мой генерал. Ты знаешь, что есть храбрецы и трусы, глупцы и мудрецы, скупцы, стяжатели и те, кто наделен благородной щедростью… Есть способные любить и лишенные этого дара, есть алчущие власти и равнодушные к ней, есть играющие со словами, звуками, образами, способные сложить из них повесть, мелодию или картину, есть видящие изнанку реальности — ту, что таится за формулами и законами, которыми мы описываем мир… Все это есть или было… Так отчего же не появиться великим гениям с необычайной ментальной чувствительностью?

Дарт недоверчиво хмыкнул.

— Ты говоришь, мон шер ами, о ведьмах и колдунах, творящих чудеса?

— Нет, о разумных существах, умеющих предвидеть будущее и помнить о далеком прошлом. Но это не все их таланты: иным понятна неизреченная мысль, иные могут разглядеть, что спрятано за преградой, иные — влиять на других, вызывая приязнь, ярость, страх и прочие сильные чувства. Или внимать божественным откровениям и слушать речи умерших — тех, кто давным-давно стал прахом, а значит, приобщился к Великой Тайне Бытия.

— Колдовские штучки, и на Земле исход у них таков: топор или костер! — с неодобрением пробормотал Дарт, перекрестившись. — Именно костром и топором кончались все беседы с мертвецами, лживые пророчества ясновидцев и их попытки влиять на королей… Не обижайся, моя прекрасная госпожа, но это бредни.

— Ты так думаешь? — Она отступила на шаг, ее глаза внезапно расширились и потемнели, и Дарт словно упал в них — одновременно в оба, раздвоившись или даже растроившись, поскольку часть его — неведомо какая, но, несомненно, видящая, слышащая, осязающая, — присутствовала в зале. Он падал — и видел напряженное лицо Констанции со сдвинутыми бровями; летел в пустоту — и слышал ее глубокое дыхание и шелест платья; он как бы исчез из мира реальности, но ощущал ее сладкий аромат. Он жаждал ее! Он знал, что любит эту женщину, и это чувство становилось все сильнее и сильнее, порождая желание, такое неистовое и жгучее, что Дарт сумел замедлить свой полет, соединить разорванные части воедино и сделать первый шаг — к ней, желаемой с яростной страстью неукротимого зверя.