Наконец они очутились в камере, пол которой был прозрачным, а внизу, в зеленоватой субстанции, плавала тварь с растопыренными конечностями, то ли руками, то ли ногами, и плоской, будто у жука, головой. Конечностей было шесть, сам монстр выглядел серым и огромным, а в спину его впивалась серебристая змея изрядной толщины и нескончаемой длины — кольца ее опускались вниз и исчезали в едва различимом отверстии. Дарт, однако, уже понимал, что змея — вовсе не змея, а нечто наподобие каната, сплетенного из множества тонких металлических веревок, передающих импульсы силы — той силы, что двигала трокар, грела, светила и оживляла иразов. Ее назначение было универсальным, но он еще не разобрался, что на Анхабе служило ее источником.
— Ваш будущий слуга, — произнес Джаннах. — Ираз, который станет вашим спутником. Ваш помощник и защитник. Разумен, исполнителен и понимает человеческую речь. Вы довольны?
— Ног многовато. Господь не наделил бы разумом такую тварь, — Дарт машинально перекрестился. — Что с ним сейчас? Он еще мертв?
— Он жив, но моторные функции отключены. Сейчас его программируют. — Джаннах сделал плавный жест в сторону входа, и на его пальце сверкнул аметистовый перстень. — Ну, друг мой, вы видели лаборатории. Здесь делают иразов, а также другое снаряжение, необходимое разведчикам: особо прочные и быстрые трокары, приборы для системных кораблей, различные инструменты… Правда, не похоже на космическую станцию? Ту, где вас вернули к жизни?
Дарт кивнул. В глазах его спутника промелькнула усмешка. Убедился? — будто говорила она. Ты не ираз; иразы, сказочные гномы, рождаются в земле, а ты — человек и возрожден на небесах. Ты можешь любить и ненавидеть, печалиться и гневаться, сочувствовать и сомневаться, испытывать радость и страх; все, чем ты был, — с тобой! Кроме отдельных воспоминаний, не столь уж важных для воскрешенного человека.
— Вы можете дать ему имя, — сказал Джаннах. — Я знаю, есть на Земле колдуны, которые ищут философский камень, волшебную субстанцию для превращения неживого в живое. — Он посмотрел под ноги, сквозь прозрачную перегородку. — Сложная метаморфоза, и она происходит здесь, хотя и без помощи философского камня… Существо, которое тут родится, будет почти живым — квазиживым, как говорят специалисты. Ваши маги назвали б его гомункулусом.
— Слишком длинно и неуклюже, — с сомнением пробормотал Дарт. — Кроме того, я не питаю доверия к магам.
Сдвинув брови, он попытался найти подходящее слово; оно кружилось где-то рядом, то ускользая, то демонстрируя готовность появиться, словно играло в прятки с его памятью. Он с горечью понял, что в ней зияет пропасть, похоронившая даты, имена, события, картины и множество знакомых лиц, которые виделись неотчетливо, как бы сквозь грязное стекло или в тусклом старом зеркале, искажающем их черты. Лица мужчин и женщин, лица врагов и друзей, лица владык и лица возлюбленных… Может, он вспомнит их, как вспомнил лицо, одолженное Джаннахом? Может быть…
Имя, которое он искал, все-таки всплыло из омутов памяти. Дарт наклонился над прозрачным полом, взглянул на монстра, застывшего в зеленоватой глубине, и тихо вымолвил:
— Я буду звать его Големом, сир. Голем, а не гомункулус. Для гомункулуса он слишком велик.
Часть IV
Подземелье
Глава 16
Холм был довольно высок, и на его обрывистом склоне, обращенном к горному хребту, не росли деревья — ни те, что походили на голубые пушистые кипарисы, ни приземистые с сине-зелеными кронами и выступающими из почвы толстыми корнями. «Хорошее место для наблюдения», — подумал Дарт, обозревая лежавшую за холмом лощину. Она была неширокой и сильно вытянутой в сторону гор; слева и справа ее огибали отроги хребта, прорезанные ущельями и поросшие лесом, торчавшим будто щетина на кабаньей холке, а сверху нависало небо в сумрачном покрове туч. Отроги сходились к перевалу, к выжженной, опаленной земле, темневшей между двумя скалистыми вершинами. Одна — будто трезубец Нептуна, другая — шипастая рыцарская булава с нацеленным в зенит острием…
— Здесь, клянусь Предвечным! Нашли! — Ренхо, сын Оити, в возбуждении дышал ему в затылок. — Что скажешь, доблестный маргар? Здесь ведь? Я не ошибся?
— А как считают остальные маргары? — Дарт повернулся к Птозу, Глинту и Джебу, мрачно взиравшим на перевал. За время долгих скитаний в лесах и горах они заметно изменились: Птоз чаще оставался в трезвости, словоохотливость Джеба поиссякла, а Глинт заметно отощал. Возможно, причиной тому были большие мешки с маргарским снаряжением, которыми Ренхо, предводитель отряда, не рискнул отягощать носильщиков. Тем более что так повелела доблестная Аланна: каждый маргар — чтоб им сгнить под деревом смерти! — тащит свой мешок. Разумеется, к Дарту этот приказ не относился; его скафандр, вместе с шатром просветленной ширы, нес один из четверки бхо.
Глинт хмыкнул, Птоз, почесав заросшую шерстью шею, пробасил: «Жабий корм! Может, то, а может, и нет!» — а Джеб скорчил недоверчивую гримасу.
— А где туман? Туман, фря, держится долго!