Солдат великой войны

В одиннадцать утра ресторан «Эксельсиор» пустовал. Только несколько английских офицеров зашли на ранний ланч. Алессандро направился к столику у большого окна, выходящего на канал. Хрусталь и серебряные столовые приборы на розовой скатерти приковали его внимание, когда он клал на стул кожаную курьерскую сумку и снимал фуражку.

— Вы были на фронте. — В словах официанта не слышалось вопросительных ноток.

— Два с половиной года.

— И хотите съесть все, что только существует в мире.

Алессандро согласился.

— Нельзя. Вас стошнит. Поешьте вкусно, но не перегружая желудок.

— И что вы мне посоветуете?

— Я принесу.

— Только никаких хлебных палочек и минестроне.

— О чем вы говорите! — ответил официант, уже повернувшись к нему спиной.

И прежде чем двери кухни перестали качаться, он уже вернулся с салфеткой на руке и подносом, на котором стояли три тарелки и графин вина. Одна с раскаленным рыбным супом, вторая — с помидорами и рукколой, третья — со спагетти с мидиями.

— Порции маленькие, но это только первая перемена блюд.

Алессандро ел и попутно напевал и говорил сам с собой. Официант убрал со стола опустевшие тарелки, принес копченую семгу, бифштекс из вырезки и жареные белые грибы, еще один графин вина и бутылку газированной минеральной воды.

— Все это по-прежнему существует, — обрадовался Алессандро.

— Да-да-да, — подтвердил официант. — Только стоит дорого.

— Деньги у меня есть.

Далее последовали телятина под соусом из тунца, яйцо по-флорентийски и речная форель. Когда Алессандро покончил и с этим, официант принес кувшин горячего шоколада, фруктовый салат, шоколадное мороженое и кусок орехового торта со взбитыми сливками.

— Я наелся, — признался Алессандро, справившись с десертом.

— Но это еще не все. — И официант поставил на стол стаканчик персикового бренди и блюдечко с мятными карамельками с очень резким вкусом.

— Где вы их берете? — полюбопытствовал Алессандро.

— С тех пор, как началась война, их делают из нитроглицерина, — пошутил официант.

— По вкусу нитроглицерина в них нет, — возразил Алессандро.

— Вы что, пробовали нитроглицерин?

— Если стреляют часто, воздух настолько пропитывается нитроглицерином, что его привкус надолго остается во рту.

За обед Алессандро отдал четырехмесячное жалованье, а когда вышел из отеля, направился в пекарню и купил батон только что выпеченного хлеба. Часы показывали двенадцать, и он решил немного прогуляться, прежде чем идти к родителям Рафи.

На площади Сан-Марко красивая полнотелая молодая женщина с падающими на плечи светлыми волосами и синими-пресиними глазами держала в руке маленький красный зонтик и на немецком поучала группу полных старушек. Ее фигуру отличали идеальные пропорции, но казалось, что она создана не из плоти и крови, а выкована из железа, и каждым жестом, каждым движением она напоминала рыцаря, размахивающего каким-то смертоносным оружием. Ее рука, толще, чем на картинах Рубенса, но не менее возбуждающая и в тридцать раз более сильная, казалось, могла сокрушать каменные колонны, и жестикулировала она яростно. Когда она рассказывала о достопримечательностях, грудь ее, обтянутая хлопчатобумажной блузкой, колыхалась, а волосы летали из стороны в сторону, если она поворачивала голову.

Алессандро подошел к ней. Она опустила зонтик.

— Извините меня, — обратился он к женщине. — Вы говорите по-немецки.

— Да, я говорю по-немецки, — ответила она на чистейшем, без малейших признаков акцента, итальянском.

— Почему? — спросил он. — Вы же итальянка, так?

— Я — да, но они — нет, — ответила она, посмотрев на старушек, которые терпеливо ждали.

— Немки?

Она ответила утвердительно.

— Мы с ними воюем, — сказал он. — Не так далеко отсюда мы убиваем друг друга. Мы убиваем их сыновей и внуков, а их сыновья и внуки убивают нас.

— Они пожилые женщины, — ответила экскурсовод. — Приехали полюбоваться достопримечательностями Венеции.

На лице Алессандро отразилось изумление.

— Эти старые женщины никому не причиняют вреда. Никто не обращает на них внимания. Они могут приезжать и уезжать.

— Дайте мне ваш адрес, — попросил Алессандро.

— Зачем?

— Хочу когда-нибудь зайти к вам в гости.

— Вы с ума сошли.

— Разве вы не хотите, чтобы я зашел к вам в гости?

Она оценивающе оглядела его.

— Да, хочу, но я живу в Париже, и во второй половине дня мы уезжаем в Верону.

— Когда-нибудь я приду к вам в Париж. Мы займемся любовью. Такое случается.

— Случается, — подтвердила она с улыбкой.

— Что он говорит? Что он говорит? — спросила одна старушка на немецком.

Гид повернулась к ней и ответила на правильном, отменном немецком:

— Он говорит, что придет ко мне в гости в Париже.

Старушки одобрительно закивали.

Алессандро густо покраснел.

— После войны, — вставил он.

— Или во время войны, если сможете. Я живу в проезде Жана Нико. Спросите там, как меня найти, но приходите до того, как я выйду замуж, и до того, как состарюсь.

Она наклонилась вперед, взяла его за руку и поцеловала.

— А-а-а-х! — дружно выдохнули старушки, а потом гид подняла красный зонтик, развернула своих подопечных к Дворцу Дожей и повела туда, по пути объясняя, что они видят перед собой.

* * *